Шрифт:
Но я тем вечером переговорил с Хасаном, после того как весь день не сводил с него свой глаз (голубой).
Он сидел у костра, выглядев словно набросок Делакруа. Эллен и Дос Сантос сидели поблизости, попивая кофе, и поэтому я, тряхнув стариной, припомнил арабский и подошел к нему.
— Приветствую тебя.
— И я вас приветствую, Караги.
— Сегодня ты не пытался меня убить.
— Да.
— Завтра, быть может?
Он пожал плечами.
— Хасан, посмотри на меня.
Он поднял взгляд.
— Тебя наняли убить голубокожего.
Он снова пожал плечами.
— Тебе не нужно ни отрицать, ни признавать это. Я уже знаю. Дело в том, что я не могу позволить тебе этого сделать. Верни Дос Сантосу уплаченные тебе деньги и ступай своей дорогой. К утру я обеспечу тебе скиммер. Он доставит тебя в любую точку света, в какую ты пожелаешь отправиться.
— Но я счастлив и здесь, Караги.
— Если с голубокожим стрясется какая-нибудь беда, ты быстро перестанешь быть счастливым.
— Караги, я всего лишь телохранитель.
— Нет, Хасан. Ты сын диспепсичного [19] верблюда.
— А что такое «диспепсичный», Караги?
— Я не знаю подходящего арабского слова, а ты, надо думать не знаешь этого по-гречески. Погоди, я подберу другое оскорбление. Ага, вот. Ты трус, пожиратель падали и бандит из подворотни, потому что ты помесь шакала и обезьяны.
— Возможно, это правда, Караги, потому что отец говорил мне, что я родился только для того, чтобы с меня заживо содрали кожу и разорвали на четыре части.
19
Диспепсия (гр.) — нарушение пищеварения, сопровождающееся обычно рвотой, поносом, вспучиванием живота и т. д.
— Это почему?
— Я проявил неуважение к Дьяволу.
— Да ну?
— Да. Вот ты вчера играл для чертей на дудке? У них были рога, копыта…
— Нет, это были не черти. Это всего лишь рожденные вблизи Горячих Мест дети несчастных родителей, оставивших их умирать в диком лесу. Однако они выжили, потому что дикий лес и есть их настоящий дом.
— А! А я надеялся, что это черти. Я все еще считаю их чертями, потому что один из них улыбнулся мне, когда я молил их о прощении.
— Прощении? За что?
В глазах у него появилось отрешенное выражение, и он начал рассказывать:
— Он поклонялся Малаки-таузу [20] , которого невежественные и темные шииты (тут он сплюнул) называют Иблисом, или шайтаном, или сатаной. И он всегда отдавал дань уважения Халладжу и другим из Санджака. Он был хорошо известен своим благочестием и своими многочисленными добродетелями.
Я любил его, но в детстве во мне сидел какой-то бес. Я был атеистом и не верил в Дьявола. И я был злым мальчишкой. Так, однажды я взял мертвого цыпленка, насадил его на палку и, называя Ангелом-павлином, издевался над ним, швырял в него камни и выдергивал ему перья. Один из мальчишек испугался и рассказал об этом моему отцу. Отец, помню, высек меня прямо на улице и сказал, что я рожден только для того, чтобы с меня живьем содрали кожу и разорвали на четыре части за мое богохульство. Он заставил меня отправиться на гору Санджар и там молить о прощении, я отправился туда, но бес все еще меня не покинул, несмотря на порку, и я по-настоящему не верил, когда молился.
20
Малаки-тауз — от арабского «Ангел-павлин». В мифологии езидов (исповедующая особую религию часть курдов) — верховный ангел. Изображается в виде павлина (или петуха). Слово «Малаки-тауз» употребляется вместо имени Зазаил, которое обычно не произносится. Металлические изображения павлина (Малаки-тауза) — санджак — употребляется езидами как оберег.
Теперь, когда я много старше, бес сбежал, но мой отец тоже отошел в иной мир — уж много лет тому назад, и я не могу ему сказать: «Я сожалею, что издевался над Ангелом-павлином». Становясь старше, я ощущал потребность в религии. Надеюсь, Дьявол в своей великой мудрости и милосердии понимает это и прощает меня.
— Хасан, тебя трудно как следует оскорбить, — покачал я головой. — Но предупреждаю тебя — с головы голубокожего не должно упасть ни единого волоса.
— Я всего лишь скромный телохранитель.
— Ха! Да у тебя хитрость и яд змия. Ты коварен и вероломен. И злобен, к тому же.
— Нет, Караги. Спасибо тебе, конечно, но это неправда. Я горжусь тем, что всегда выполняю поручения. Вот и все.
Именно по такому закону я и живу. И ты, вдобавок, не сможешь так оскорбить меня, чтобы я вызвал тебя на дуэль первым, предоставив тебе право выбрать оружием голые руки, кинжалы или сабли. Нет. Я не принимаю никаких оскорблений.
— Тогда берегись, — пригрозил я ему. — Твой первый шаг в сторону веганца будет для тебя и последним.
— Если так суждено, Караги…
— И зови меня Конрад!
Я ушел прочь, терзаемый дурными мыслями.
На следующий день, убедившись, что все мы по-прежнему живы, мы свернули лагерь и отправились дальше, одолев примерно восемь километров, прежде чем произошла новая задержка.
— Это похоже на плач ребенка, — определил Фил.
— Ты прав.
— Откуда он доносится?
— Слева, вроде, там, внизу.
Мы проломились сквозь какой-то кустарник, вышли на сухое русло ручья и последовали по его излучине.