— Если тебя шокирует термин «электронная сваха», обойдемся без него, — сказал Михаил. — В техническом смысле ты человек отсталый. Это известно.

— Что же? — спросил я.

— Я могу предоставить тебе полную возможность убедиться, что я сказал чистую правду. Я познакомлю тебя с Леной. С Еленой Кашириной. Она работает в вычислительном центре, Лена откроет тебе глаза на современную технику.

— Допустим, — я иронически усмехнулся, — предположим.

— Смеяться будешь потом.

Прошло несколько дней, и Михаил познакомил меня с Леной.

Поскольку вершиной моего технического образования является устройство электрического звонка, легко себе представить, как фундаментальны мои познания об устройстве электронно-вычислительной машины. После того как Лена сказала мне, что ее машина производит миллионы операций в секунду, я покачал головой, надул щеки и начал беззвучно смеяться, не подумав о том, что такое легкомысленное поведение способно вызвать у моей новой знакомой предположение о моей умственной неполноценности.

Но все обошлось вполне благополучно. К счастью, оказалось, что описание фантастических возможностей чудо-машины вызывает подобную реакцию у многих людей, которые, как и я, далеки от современной техники.

…А сейчас хочу рассказать о другом, о самом главном.

В позапрошлую субботу я был у Лены. Мы сидели вдвоем, грызли орешки, пили болгарский рислинг, и я вспомнил свой разговор с Мишей Страховым об «электронной свахе».

— Я все-таки не верю, что может где-то существовать такая система, — сказал я.

Лена пожала плечами:

— Вполне реальная вещь.

— Ну да!.. Ромео передает в запоминающее устройство параметры Джульетты.

— Это, конечно, трудно себе представить, — сказала Лена.

— Разумеется, — сказал я. — В те времена человечество не знало электроники.

— Дело не в этом, — сказала Лена. — В данном случае любовь была сильней самой совершенной электроники. Ромео встретил Джульетту и полюбил ее…

Мы помолчали.

Лена, улыбаясь, смотрела на меня. Потом она взяла листок бумаги, ручку и сказала:

— Будем считать, что в машине, на которой я работаю, уже запрограммированы сведения о ста невестах…

— Хорошо, — сказал я. — Будем считать, что это так.

Лена объявила правила игры, и тогда я сказал:

— Диктую. Возраст — двадцать шесть лет. Волосы каштановые. Глаза серые. Рост — сто шестьдесят восемь — сто семьдесят. Интеллигентна. Любит музыку. Умеет плавать, но боится воды…

— Не так быстро, — сказала Лена, — я не успеваю записывать.

Но я уже заметил, что она ничего не пишет, а только делает вид.

— Продолжаю. Она обладает чувством юмора. Должна уметь варить овсянку, а если нет, то как минимум сосиски. Понимает в поэзии… Умеет дружить…

Улыбаясь, Лена медленно сложила листок, потом еще раз и еще, пока у нее не получился белый тугой квадратик.

Я вам уже говорил, что я испытываю глубокое уважение к людям, причастным к технике.

Отныне у меня к ним не только уважение, но и любовь.

Но самое смешное в том, что и меня, кажется, любят.

1973

Все случилось внезапно, как это чаще всего и бывает. Утром на репетиции Бармин вдруг почувствовал — его качнуло, и он ощутил мгновение странного забытья. Минутой позже он объяснил это обыкновенной усталостью. Просто надо маленько отдохнуть, уехать в Подрезково, походить на лыжах, поразговаривать с птицами и вообще отключиться.

После репетиции он выпил в буфете чашечку кофе, съел бутерброд с сыром и умчался на студию звукозаписи. Там все прошло очень удачно, без единой накладки. Он читал сатирический монолог и через толстое сверкающее стекло поглядывал в аппаратную на режиссера. Он видел улыбку на его лице и одновременно видел себя, свое отражение. Получалось совсем как в кино. Там это, кажется, называется «наплыв».

Со студии звукозаписи он поехал в редакцию, где состоялась давно затеянная пресс-конференция на тему «Смех — дело серьезное». Сотрудник отдела литературы и искусства извинялся, что не заготовил все запросы. Но получилось даже лучше, непринужденней. На многие из вопросов, которые ему задавали, он уже не раз отвечал самому себе после очередной премьеры и в поединках с критиками, которые, как известно, знают абсолютно все — и что сегодня нужно зрителю, и что смешно, и что не смешно.

По дороге домой он думал о том, что существуют на свете люди, которые довольны всем, что они делают. Есть, например, у него приятель-драматург. После премьеры на вопрос, как прошел спектакль, он скорбно разводит руками и говорит: «Тридцать девять раз». Сие означает, что после спектакля тридцать девять раз давали занавес. Не тридцать, не сорок, а тридцать девять раз. Это звучит конкретно и поэтому убедительно.

Уверенно ведя машину, Бармин щелкнул зажигалкой и затянулся. Кстати, давно бы надо бросить курить. Он давал обещания, усмехаясь цитировал Марка Твена: «Бросить курить проще простого. Я делал это сотни раз». А вообще, серьезно говоря, с куревом надо кончать. Хорошо бы приурочить это полезное мероприятие к какой-нибудь дате. Вот скоро ему стукнет шестьдесят, и в этот день он скомкает пачку сигарет и мужественно выбросит ее. Навсегда.