Шрифт:
23 января
Когда говорят о прозе «эта чистая, светлая повесть» или о драме: «чистая, светлая пьеса» – я всегда настораживаюсь. Значит, что-то фальшивое, ненастоящее.
О великих творениях нельзя сказать: чистая, светлая... «Чистый, светлый роман Толстого «Анна Каренина»... Чистый, светлый Чехов? Маяковский? Горький? Бальзак? Хэмингуэй? Никто! «Чистое и светлое», как основные качества, это не достоинства, а пороки. Признак дефективности, примитива.
Чистым и светлым может быть только язык, стиль. Например – язык Мериме.
Запись в книге отзывов на выставке Врубеля:
«Я побывал на выставках Васнецова, Врубеля. Хочется от души поблагодарить талантливых художников и пожелать им еще новых творческих успехов во славу...»
«Невежда! Врубель умер 46 лет назад!» «Ложь! Врубель не умер, он будет жить вечно!»
«Нам не нужны художники заумные вроде Врубеля. Нам нужны Репин и Суриков, А. Герасимов, С. Герасимов, Решетников, Соколов-Скаля...»
Следующий автор зачеркивает всех, кроме Репина и Сурикова, и записывает: «Дурак! Кому это «нам»?»
24 января
Весь месяц было необыкновенно тепло. Днями температура достигала 3–5 градусов тепла. Сегодня 0 градусов. Солнечная, совершенно весенняя погода – и, тем не менее, все почему-то простужены, кашляют, чихают... Жалуются, что погода «гнилая». По-видимому, все хорошо в свое время. Даже такая великолепная вещь, как весна.
25 января
Сегодня в «Красной звезде» опубликована статья подполковника Рейпольского С. Н. «От Красной Гвардии к Красной Армии» – новые материалы, поступившие в Центральный Музей Советской Армии.
Это – обширная информация об архивных материалах, которые мать сдала в музей. Впервые за много-много лет в советской печати упомянуто о том, что Трифонов В. А. был членом главного штаба Красной Гвардии, членом Всероссийской коллегии по созданию Красной Армии. Рейпольский говорит, что ему вчера же, в день опубликования звонило несколько человек, – в том числе генерал, какой-то сотрудник Института истории и т. д.
Мне страшно хочется написать что-нибудь, – пусть не книгу, рассказ, очерк – о днях революции, об отце. Почему-то боюсь браться за эту тему.
26 февраля
Прошел месяц. С 9-го февраля я не курю. Бросил, потому что очень скверно стал себя чувствовать: сердцебиение, одышка. Чорт знает, разваливаюсь как старый чемодан... С тех пор не нахожу себе места. Работать – не работается. Настроение поганейшее. Надо переделывать сценарий и – глаза на него не глядят...
В Москве 24-го началось первенство мира по хоккею (правда, без США и Канады) – но даже это спортивное событие меня как-то не...
27 февраля
Становлюсь озлобленным и желчным.
Мелкими сухими крупицами падал снег. Он был похож на гомеопатические пилюльки.
Гомеопатический снег.
28 февраля
Весь этот месяц в Москве кипит предвыборная кампания. Я тоже, как обычно, принимаю участие: агитатор. Уже не первый год я занимаю эту высокую должность. Попались старые квартиры по Трубниковскому переулку, где я бывал раньше.
Нынче труднее. Все видят ненужность и фальшь этой свистопляски. Все играют. Какая-то гигантская всеобщая и, в общем, довольно скучная игра. Горят фонарики, устраиваются вечера, концерты, разносятся приглашения. Все играют. Одни – машинально, по привычке, другие со скрытым раздражением, третьи иронически усмехаясь, а некоторые даже с вдохновением...
В одной «моей» квартире – а квартиры у нас громадные, по двадцать пять, тридцать жильцов, живет некая семья Перовских. Русские интеллигенты старого покроя. Она зубной врач, он неизвестно кто. Оба уже старики, но бодрые. В комнатке у них старинная мебель, портрет хозяина в офицерском мундире, с усами...
Старик необычайно лебезит передо мной. Все время вставляет какие-то верноподданнические замечания. По-видимому, испуган давно и на всю жизнь. А меня он считает чем-то средним между дворником и сотрудником МГБ, словом – представителем Советской власти.
В общей кухне, где множество тесно стоящих, крохотных, отдельных столиков (у каждой семьи свой), где одновременно полыхает несколько газовых плит, и от этого нестерпимо жарко, я провожу свою работу: уточняю списки избирателей. Жильцы толпятся вокруг, подходят, уходят. Играют...
Мне надлежит уточнять у избирателей год рождения. Я задаю бестактные вопросы женщинам, причем это делается при всех. Я стараюсь держаться как можно свободней, маскируя свое ощущение бестактности и бессмысленности этих расспросов. Женщины, в общем, тоже мало смущаются.
Бессознательное ощущение «игры».
Запись того же дня.
Из жизни художников.
В большом доме на Верхней Масловке, известном под названием «дом художника», произошло чрезвычайное событие. Среди бела дня пропала картина: почти законченный, писанный сухой кистью портрет Ленина. Не бог весть какое произведение, но все ж таки неприятно. Все ж таки художники – а их было двое – трудились над холстом две недели и рассчитывали к ленинским дням пройти худсовет. Они уже долги сделали под эту картину. Планировали свою дальнейшую жизнь. Один уже шлялся по магазинам и присматривал себе пальто-реглан. Другой, заняв деньги, погасил задолженность по квартплате. Короче говоря, – они считали, что деньги у них в кармане.
И вдруг, придя утром в мастерскую, они обнаружили, что картина пропала. Надо сказать, что они опрометчиво оставили ее на ночь в общем коридоре, так как мастерская принадлежала одному старому художнику, члену МОСХа, а наши портретисты пользовались ею временно, Христа ради.
Пятидесятые были, пожалуй, самыми тяжкими годами в жизни Ю. В. Но всегда в дни печали он обращался к истории. В этой тетради интересны его комментарии к «Повести об азовском сидении». История казачества притягивала его неотвязно. Дело понятное: в его жилах текла и кровь донских казаков. Ему нравилось, когда после размолвки я в шутку цитировала строки «Повести об азовском сидении».
Вот эти: «...Согрубя вы такую грубость лютую, чего вы конца в нем дожидаетесь? Крепкие, жестокие казачьи сердца ваши!.. Раздробим всю плоть вашу разбойничию на крошки дробные!»
Сердце у Ю. В. было совсем не жестоким, но крепким в том смысле, какой вкладывали осадившие Азов турки: нравились Ю. В. слова из старинной «повести» и слогом, и, главное, тем, что напоминали о его причастности к племени людей своеобычных.
«О прегордые и лютые варвары! – отвечал он мне словами осажденных казаков. – Видели мы всех вас и до сех мест и про вас ведаем, силы и пыхи царя турского все знаем».
А в тетради Ю. В. записал об этой повести.
Сочинение это примечательно огромной изобретательностью в смысле обоюдной ругани – и турецкой в адрес казаков, и особенно казачьей в адрес турок. Ругательства и поношения на многих страницах.
Замечательно мужество казаков, которые в числе 5000 отстояли Азов против 300 000 турецко-ногайско-немецкого войска. И печален конец, когда изрубленные, оставшиеся в живых казаки умоляют царя Михаила Федоровича взять Азов в государеву вотчину... «А буде, государь, нас холопей своих далных, не пожалует, не велит у нас принять с рук наших Азова града – заплакав, нам его покинути».
О КАЗАЧЕСТВЕ
Казаки, по существу, остановили экспансию турок-татар на север, в Московию. Султан требовал у русского царя унять казаков, «свести их с Дона», а царь отвечал, что казаки ему не подвластны, «издавна воры, беглые холопы».
Царь накладывал опалу на казаков, отлучал от православной церкви, арестовывал казачьи посольства – все напрасно.
ВОЛЯ ОКАЗЫВАЛАСЬ СИЛЬНЕЕ ВСЕГО!
В 1637 году казаки с помощью запорожцев захватили Азов.
Казаки очень гордились своим особым положением в государстве. «Все земли нашему казачьему житью завидовали».
Как редко мы, размышляя о тех или иных фактах наших дней, видим корни этих фактов в далеком прошлом, в веках, истории. Мы возмущены выселением крымских татар, но не является ли эта мера естественным продолжением долгой семивековой борьбы?
Поэтическая повесть об Азовском сидении была написана в Москве кем-то из казачьего посольства – как считается в пользу признания царем Азова.
Вероятный автор – казак, войсковой дьяк Федор Иванов Порошин, в прошлом беглый холоп знаменитого вельможи Одоевского.
Однако царь решил отдать Азов туркам и есаула Федьку Порошина сослать в Сибирь.
Вот – величайшая историческая несправедливость!
В январе 1959 года Ю. В. отдыхал в Ялте, в Доме творчества писателей.
21 января
Зимняя Ялта прекрасна. Напоминает городишко из итальянских фильмов: старый, грязный, каменный, малолюдный, и – море. На кофейно-серых горах пятнами лежит снег. Темно-синее море, бледно-синее небо. По набережной гуляют люди, одеты по-разному: некоторые в пиджаках как летом, а иные в пальто и в меховых шапках.
В парке необыкновенно зеленеет всякая вечнозеленая флора. Пряный лекарственный запах лавра. Вечером становится холодно.
Вечером сидят в вестибюле и болтают.
К. Г. Паустовский – старенький и простодушный. Его мучает астма, и все же он всегда весел, бодр, рассказывает смешные истории, и сам смеется анекдотам Казакевича.
Казакевич – специалист загадывать шарады. Он их придумывает мгновенно. Например: какое обращение к еврею является одновременно римским оратором? (цыц-арон)
Придумывает смешные фамилии: Голгофман.
Еврей выкрест: Пров Акатор.
Константин Георгиевич стал забывчив и рассеян. Старость не щадит никого.