Шрифт:
Эту запись мне не хочется понимать как убеждение Ю. В. в том, что Сталин был завербован Охранным отделением и состоял у него на службе. Так считают некоторые историки и просто любители сенсаций.
Однажды я спросила Ю. В., считает ли он, что Сталин был связан с Охранкой.
«Тогда все объяснялось бы слишком просто и не объясняло бы ничего», – ответил он.
Сам он думал, что все гораздо сложнее.
Динамические силы русской революции не были исчерпаны Гражданской войной.
За словами «оппозиция» и «фракция» стояли живые люди.
Какими они были?
Как хочется представить их мучениками, героями и как легко злодеями.
Вот чем жил, чем мучился и о чем думал Ю. В. в 1962 году, не отмеченном ни особыми достижениями, ни особыми событиями.
Седьмого марта 1963 года в жизни Ю. В. произошло важное событие: из непостижимой дали пришло письмо человека (может быть, уже единственного на земле), который не только знал его отца, но и сражался на фронтах Гражданской войны рядом с Валентином Андреевичем.
Вот это письмо.
Уважаемый Юрий Валентинович!
С глубоким волнением прочитал я Вашу статью в «Литературной газете» от 23 февраля. А я-то (до этого), просматривая и читая Ваши статьи, и не подозревал, что Вы сын Валентина Андреевича. Его я знал с 1920 года, когда он был Членом Реввоенсовета Кавказского фронта (я в то время был сперва комиссаром 40-й Богучарской стрелковой дивизии, а затем помощником командующего Кавказской трудовой армией по политической части).
Частенько встречался я с Валентином Андреевичем в 30-х годах.
В своей статье Вы подняли очень важный вопрос. Да, наши историки действительно действуют еще очень медленно и, к сожалению, порой с оглядкой на те «путы», о которых Вы упоминаете.
Обращаюсь к Вам с просьбой: перешлите прилагаемое письмо Л. Славину. Прошу Вас об этом, полагая, что, если Вам и не известен его адрес, Вам не трудно узнать его. Кстати, прочтите мое письмо тов. Славину.
Если и Вы предполагаете писать подробнее о Валентине Андреевиче, тогда, быть может, и Вам следовало бы встретиться со мной.
Мой адрес: Москва, В-313, Ленинский проспект, д. 90, кв. 375: Ивану Яковлевичу Врачеву.
Я старый москвич, но превратился в «новосела» и у меня поэтому нет телефона.
С приветом. подпись (И. Врачев)
7 марта 1963 г.
Иван Яковлевич Врачев был членом партии с 1917 года, делегатом Первого Съезда Советов, членом Президиума ВЦИК, начальником Политуправления Туркестанского фронта, командующим Ферганской группой войск, помощником командующего Кавказской трудовой армией. В 1927 году его исключили из партии как троцкиста, репрессировали. Потом он воевал в Великую Отечественную, награжден орденами. Снова репрессирован и реабилитирован в 1956 году. Он просидел более двадцати лет, но отличался отменным здоровьем, ясностью духа и великолепной памятью. Иван Яковлевич – пожалуй, один из прототипов Павла Евграфовича в романе «Старик». Мысль эта, правда, никогда не приходила самому Ивану Яковлевичу в голову, впрочем, как и многим другим. Людям вообще свойственна странная слепота, они сами и их жизнь кажутся им совсем иной, нежели представляются постороннему.
Итак, пришло письмо и завязалась на всю оставшуюся жизнь (у одного короткую, у другого – длинную) дружба. Иван Яковлевич много помнил, много знал, был великолепным рассказчиком.
Под конец жизни он узнал и настоящую славу. О нем писали в «Огоньке», «Аргументах и фактах», снимало телевидение. Его возили по миру сама Ванесса Редгрейв [102] и ее брат Корвин.
Дело в том, что Иван Яковлевич был, пожалуй, последним и несгибаемым троцкистом. Одна из статей о нем так и называлась «Последний троцкист».
102
В. Редгрейв – знаменитая английская актриса, исповедующая идеи Троцкого.
В жизни Иван Яковлевич был милейшим, мягким, деликатным человеком, красивым стариком.
Hо в одной маленькой, в клеенчатом переплете, записной книжке Ю. В. есть выписки, относящиеся к двадцатому году.
Они интересны не только как очень неожиданные (для меня, знавшей И. Я.) штрихи к его портрету, но и как забытое свидетельство событий, имевших место и в ныне неспокойных южных регионах нашей страны.
Переселение казаков из станиц и заселение их чеченцами.
(Далее идут архивные реквизиты: номер Фонда, опись, количество единиц хранения).
Телеграмма членам РВС Кавказского фронта Орджоникидзе, Трифонову.
20 января 1920 года
«Выселение станиц проходит успешно: мужчины почти все ИЗЪЯТЫ (выделено мною. – О. Т.), продовольствие вывозится, дворы, семьи учитываются (подробности в сводках особотдела). Главная задержка – непредоставление вагонов. Сегодня у меня происходило совещание с чеченцами – представителями аулов. Настроение чеченцев превосходное, они рады до бесконечности и заявляют, что наш акт для них великое историческое событие. Было бы весьма желательно по вселении чеченцев созвать съезд ваших представителей».
Замкомандарма (Кавтрудовой) Врачев
Эту телеграмму можно долго комментировать, но есть еще другие.
6 ноября
«Выселение станиц остановилось вследствие запрещения фронтом перевозить выселяемых по железной дороге».
9 ноября
Телеграмма Орджоникидзе Члена РВС Трифонова.
«Косиор сообщает, что гужевым порядком переселять семьи казаков, выселяемых из станиц, нет никакой возможности. Нет для этого конвоя, будут грабить их по дороге чеченцы и другие горцы... Переговорите пожалуйста с Марковым м. б. что-нибудь можно сделать для облегчения участи переселяемых. Весьма желательно, чтобы вся операция была закончена к съезду».
18 ноября Члену РВС Орджоникидзе. Рапорт.
«В связи с выселением казаков из станиц Сунженской линии среди чеченского населения заметна сильная тенденция к грабежам. Было несколько случаев ограбления с применением оружия казаков и единичных красноармейцев. Чеченцы ближайших аулов обнаглели до того, что предъявляют определенные требования передачи им выселенных станиц, угрожая чуть ли не забрать их силой в случае отказа. Ежедневно большими партиями от 200 до 300 человек с подводами они нападают на станицы с целью грабежа. В районе города Грозный грабежи принимают значительные размеры».
Командир Кавтрудовой И. Косиор.
Чеченцы отказывались заселять пустые станицы – боялись?
ОНИ ИХ ГРАБИЛИ (выделено Ю. В.).
ИЗ ДНЕВНИКА
Елизарчик маленький, но азартный. Вопьется в горло и висит как бульдог (после заседания на «Мосфильме», где обсуждался литературный сценарий Е. Мальцева «Есть женщины в русских селеньях»).
В «Знамени» Юре назначили нового редактора – Софью Димитриевну Разумовскую, Тусю, как называли ее в «своем кругу».
Удивительная это была личность: очень женственная, кокетливая, капризная и в то же время начисто лишенная всякой женской дребедени и шелухи. Очень твердая. С Юрой ее связывала многолетняя доверительная дружба. Благодаря Софье Димитриевне существует запись рассказа из цикла «Опрокинутый дом» на пластинке. Туся приказала Ю. В. почитать под магнитофон. Софья Димитриевна так сильно любила Юру, что приняла вторую его жену А. П. Пастухову и меня, хотя обеих нас недолюбливала. Пожалуй, ко мне она относилась просто настороженно. Одно время мы были соседями, и я взахлеб дружила с дочерью подруги С. Д. – поэтессы М. Алигер, тоже поэтессой Таней Макаровой. Мы были молодые, шалые и, видимо, по мнению С. Д., оказывали дурное влияние на других.
Умирала Софья Димитриевна с потрясающим мужеством, умирала от рака, но ни жалоб, ни нытья. Чуть ли не до последнего дня принимала нас в лаковых туфельках, в элегантном платье, за красиво накрытым столом.
Это была особая порода женщин. Таких больше не будет. Редакторы тех времен тоже были особой породой. Зажатые между двумя неподъемными плитами – начальством и автором, с которым зачастую связывала дружба, а иногда и любовь, они совершали чудеса лукавства, изворотливости, спасая рукописи от купюр. Или вообще спасая их.
Такими были Ася Берзер, Верочка Острогорская, Володя Новохатко, Марина Иванова, Валентина Курганова и еще, конечно, кто-то, но прошло столько лет...
Верочка Острогорская – миниатюрная, кареглазая... Она сделала много доброго самым разным людям. И вообще – женщины-редакторы особенно ловко умели сохранить, уберечь от цензуры заветное. Как птички отвлекают от гнезда – отвлекали от сути.
Анна Самойловна Берзер – это целая эпоха и в жизни Ю. В., и в жизни журнала «Новый мир».
Она сказала примерно так: «Для того чтобы Ваша вещь стала проходимой (был тогда такой термин, а речь шла, кажется, об «Обмене»), нужен ярлычок. Ярлычок делает текст приемлемым. Давайте-ка скажем, что Вы написали о быте».
Тогда они с Юрой не могли предвидеть, что «рабочий» термин станет почти пожизненным клеймом прозы Ю. В.
Позднее он протестовал, писал гневно: «Я пишу о любви, о смерти... а мне говорят – быт. Да быт – это вся наша жизнь!» На Западе даже появился литературоведческий термин «BIT».
В феврале 1964 года Ю. В. присутствовал в качестве корреспондента на Девятых Олимпийских играх в Инсбруке. Посылал репортажи в Москву, а вернувшись, написал очень емкий очерк о шведском лыжнике Ернберге. В этом очерке приведены слова Ернберга о «мертвой точке», которую необходимо преодолеть, чтобы пройти дистанцию до конца. Сейчас понятие «мертвой точки» стало общим местом, но тогда впервые написал о нем Ю. В., написал не только применительно к спорту, но – ко всей жизни. Он слишком хорошо знал, что такое «мертвая точка». У него, как и у всякого человека, их было несколько.
Арест родителей, комсомольское собрание в институте, когда предавали друзья, «черные» пятидесятые годы, смерть Нины. Это накапливалось, как облучение. Последней «мертвой точкой» были болезнь и смерть. А может, доза достигла критического уровня...
В 1959 году Ю. Б. на обложке тоненькой ученической тетрадки написал «Аспиранты». Но от замысла остался лишь эпизод да неиспользованные страницы. Он употребит их в дело позже, в 1964 году. Я привожу записи в этой тетради полностью, начиная с той, сделанной в пятьдесят девятом.
ИГОРЬ.
Сюжет.
Январь шел к концу, а зимы все не было...
Молодые пижоны, подражая западной моде, ходили по городу без шапок.
Игорь тоже вышел как-то без шапки и простудился. Он был болен, сидел дома. Неожиданно позвонил телефон. Звонила Валя – справлялась, что с ним, почему он не пришел на занятия кружка? Игорь обомлел. Валя впервые осмелилась позвонить ему домой.
Лариса была дома. Игорь что-то бормотал в трубку, боясь, что Лариса поймет, с кем он говорит. Валя была умна и тонко чувствовала ситуацию. Она сразу повесила трубку. Ей важно было узнать, что он здоров.
В это же время разыгрывается сцена: Данила Степанович проиграл двести рублей. Мария Николаевна устраивает ему скандал. Он занимает деньги у Игоря.
Прошло пять лет. И на следующей странице возникает:
ГИБЕЛЬ (выделено Ю. В.) серого дома.
Конец одного детства. (Старое название старой темы.)
Семья Крестовниковых.
Игорь – 12 лет.
Николай Платонович – отец, ответственный работник в Совнаркоме. 48 лет.
Юлия Львовна – мать, литератор, 34 года.
Женя – 9 лет, сестра Игоря.
Серафима Александровна – бабушка.
Сергей – 19 лет, приемный сын бабушки.
Безымянный Марк Давыдович – старый друг семьи Крестовниковых. Профессор математики.
Федор Львович – 36 лет, брат Юлии Львовны. Инженер.
Катя – жена Федора. 20 лет. Артистка.
Всеволод – сын Николая Платоновича от первого брака. Студент-дипломник, 26 лет.
Маргарита Максимовна – мать Всеволода. Рассталась с Н. П. 23 года назад.
Иван Платонович – 52 года. Брат Николая, тоже участник Гражданской войны. Военный, полковник. Пишет мемуары.
Эрих Иванович Гавличек – 43 года, интернационалист, австриец. Друг по Восточному фронту. Иногда приходит в гости. Инструктор по горнолыжному спорту.
Брауде Виктор Карлович – 74 года, старый политкаторжанин, сидел вместе с Крестовниковым в Туруханске. Старый больной, живет в том же подъезде на 8 этаже.
Ундина Карловна – сестра Брауде, 79 лет.
Игорь часто приходит к старому Брауде поиграть в шахматы.