Мистер Снодграсс берет слово. Он желает знать, не следует ли прекратить эти пререкания между двумя членами клуба? („Слушайте! Слушайте!“)

Председатель считает долгом спросить, не возьмет ли почтенный пиквикист своих выражений обратно.

Мистер Блоттон, сохраняя всевозможное почтение к председателю, долгом считает объявить, что он этого не сделает.

Председатель считает своей обязанностью спросить почтенного джентльмена, следует ли понимать употребленное им выражение в обыкновенном его смысле.

Мистер Блоттон без малейшего колебания заявляет, что не следует: он употребил это слово в безобидно-пиквикистском смысле. („Слушайте!“) Он считает себя также обязанным заявить, что персонально он преисполнен величайшего уважения к почтенному джентльмену и назвал его хвастуном исключительно с пиквикистской точки зрения. („Слушайте! Слушайте!“)

Мистер Пиквик считает себя вполне удовлетворенным этим искренним, благородным и исчерпывающим объяснением своего почтенного друга. Он желает, само собой разумеется, чтобы и сделанные им замечания принимались только в пиквикистском толковании (Аплодисменты.)».

На этом протокол заканчивается, как закончились, мы не сомневаемся, и прения, придя к такому в высшей степени удовлетворительному и вразумительному заключению. Официальными документами относительно дальнейших событий, повествование о которых составляет предмет этой книги, мы не располагаем, но тем не менее сведения о них почерпнуты из писем и достойных доверия рукописей, подлинность которых не подлежит сомнению.

Исправнейший сотрудник во всех человеческих делах — солнце — только что поднялось и озарило утро 13 мая 1827 года, когда мистер Сэмюел Пиквик, также своего рода солнце, воспрял от сна, открыл окно своей комнаты и окинул взором расстилавшийся перед ним мир. Госуэлл-стрит лежала у его ног, Госуэлл-стрит была по правую руку от него, насколько хватало глаз, Госуэлл-стрит простиралась по его левую руку, и противоположная сторона Госуэлл-стрит была перед ним.

«Таковы, — думал мистер Пиквик, — и узкие горизонты философов, которые довольствуются изучением внешности вещей и не заботятся об истине, скрывающейся за ними. Точно так же и я мог бы навсегда удовлетвориться созерцанием Госуэлл-стрит, не силясь проникнуть в сокровенные области, которые ее окружают».

Мистер Пиквик дал исход этой прекрасной мысли и стал втискивать самого себя в платье и свое платье — в чемодан. Великие люди редко обращают внимание на житейские мелочи; операция бритья, одевания и поглощения кофе была совершена быстро; не прошло и часа, как мистер Пиквик с чемоданом в руках, с подзорною трубкою в кармане пальто и с записной книжкой в жилетном кармане стоял у извозчичьей стоянки на Сент-Мартен-ле-Гранд.

— Кэб! — сказал мистер Пиквик.

— К вашим услугам, сэр, — гаркнул странный образчик человеческой расы в одеянии и фартуке из мешковины, с номером на медной бляхе, словно он был проинвентаризирован в каком-то собрании редкостей. Это был уотермен. — К вашим услугам, сэр. Эй, чья там очередь?

Когда очередной кэбмен явился из кабачка, где он раскуривал свою очередную трубку, мистер Пиквик и его чемодан были водворены в экипаж.

— «Золотой Крест», — приказал мистер Пиквик.

— Делов-то всего на боб, Томми, — буркнул извозчик сердито своему другу уотермену, когда экипаж тронулся.

— Сколько лет этой лошади, друг мой? — спросил мистер Пиквик, почесывая нос шиллингом, который он приготовил для расплаты.

— Сорок два, — ответил извозчик, искоса поглядывая на мистера Пиквика.

— Что? — вскричал мистер Пиквик, хватаясь за свою записную книжку.

Извозчик повторил свое утверждение.

Мистер Пиквик проницательно посмотрел ему в лицо, но не видя в нем ни малейшего признака смущения, немедленно отметил у себя сообщенный факт.

— Сколько она выдерживает у вас без перепряжки? — спросил мистер Пиквик.

— Недели две или три, — ответил возница.

— Недели! — воскликнул изумленный мистер Пиквик и снова схватился за записную книжку.

— Она стоит в Пентонвилле, но мы редко держим ее в конюшне, — невозмутимо заметил извозчик, — уж очень она слаба.

— Очень слаба! — повторил пораженный мистер Пиквик.

— Она валится на землю, как только ее выпрягут, — продолжал тот, — а в очень тесной упряжи, да с коротко натянутыми вожжами, она не может свалиться, — очень просто. Колеса у нас чудесные, так что стоит ей только тронуться, катятся на нее сзади и подгоняют, — ничего не поделаешь, беги.

Мистер Пиквик тщательно занес это сообщение в записную книжку с целью доложить клубу об этом исключительном случае долговечности и выносливости лошади. Едва он успел запротоколировать это обстоятельство, как они подъехали к «Золотому Кресту». Мистер Тапмен, мистер Снодграсс и мистер Уинкль, тревожно поджидавшие прибытия своего блистательного руководителя, поспешили ему навстречу с приветствиями.