— А вы еще не составили счетика гонораров, которые я вам должен? — спросил Перкер.

— Нет еще, — ответил клерк.

— Так составьте, сделайте одолжение, — сказал Перкер, — я пришлю вам чек. Или вы так заняты получением наличных денег, что забываете о должниках? Ха, ха, ха!

Эта шутка, видимо, польстила клерку, и он опять засмеялся тихим смешком.

— А теперь, любезный друг мистер Маллард, — произнес Перкер, мгновенно становясь серьезным и увлекая великого клерка великого барристера в угол комнаты, — уговорите сарджента принять меня с моим клиентом.

— Так, так! — воскликнул клерк. — Это тоже остроумно. Повидаться с сарджентом! Полнейший абсурд!

Но, несмотря на абсурдность такого желания, клерк все-таки позволил увести себя за пределы слуха мистера Пиквика и после краткого разговора шепотом бесшумно скользнул в темный коридорчик и скрылся в святилище юридического божества, откуда вскоре вернулся на цыпочках и доложил мистеру Пиквику и мистеру Перкеру, что ему удалось уговорить сарджента принять их сейчас, вопреки всем установленным правилам и обычаям.

Сардженту Снаббину было лет сорок пять, а то и пятьдесят. Лицо его с впалыми щеками имело желтоватый оттенок; глаза — тусклые и мутные, какие бывают у людей, проведших годы за напряженными и утомительными кабинетными занятиями, — достаточно ясно, даже и без лорнета, болтавшегося у него на груди на широкой ленте, говорили о том, что он близорук. Волосы у него были тонкие и редкие, что отчасти объяснялось отсутствием досуга для ухода за ними, а отчасти — ношением в течение двадцати пяти лет судейского парика. Следы пудры на воротнике и дурно выстиранный и еще того хуже повязанный галстук свидетельствовали о том, что, возвратясь из суда, он не удосужился произвести изменения в своем туалете. Томы законов, вороха бумаг, вскрытые письма в беспорядке загромождали стол; мебель в кабинете была старая, расшатанная; при каждом шаге из заштопанного ковра поднимались облачка пыли; шторы пожелтели от времени и грязи. Вся обстановка комнаты показывала, что сарджент Снаббин слишком углублен в свои профессиональные труды, чтобы думать о личных удобствах.

Когда клиенты вошли, сарджент писал. Он рассеянно поклонился мистеру Пиквику, представленному ему солиситором, пригласил посетителей сесть, аккуратно воткнул перо в чернилицу и приготовился слушать.

— Мистер Пиквик — ответчик по делу «Бардль и Пиквик», сарджент Снаббин, — сказал Перкер.

— Я участвую в процессе? — осведомился сарджент.

— Да, сэр, — ответил Перкер.

Сарджент кивнул головою и ждал продолжения.

— Мистер Снаббин, — сказал Перкер, — мистер Пиквик горячо желал увидеть вас прежде, чем вы познакомитесь с делом, чтобы уверить вас, что для вчинения иска в данном случае не было даже тени основания и что он ни в коем случае не решился бы довести дело до суда, если бы совесть его не была абсолютно чиста. Верно ли я выразил вашу мысль, уважаемый сэр? — обратился маленький человек к мистеру Пиквику.

— Совершенно верно!

Сарджент Снаббин раскрыл лорнет, поднес к глазам и несколько секунд с величайшим любопытством рассматривал мистера Пиквика, потом слегка улыбнулся и, обращаясь к Перкеру, спросил:

— Есть шансы у мистера Пиквика?

Поверенный пожал плечами.

— Предполагаете вы вызвать свидетелей?

— Нет.

Улыбка на лице сарджента проявилась отчетливей. Он сильно качнул левой ногой, потом откинулся на спинку кресла и с сомнением кашлянул.

Эти свидетельства предубежденности, пусть едва уловимые, не ускользнули от внимания мистера Пиквика. Он крепче утвердил на носу очки и, пренебрегая подмигиваниями мистера Перкера, с большим жаром произнес:

— Может быть, мое желание видеть вас, сэр, покажется чрезвычайно странным джентльмену, перед глазами которого проходят сотни таких дел.

Улыбка опять скользнула по губам сарджента.

— Джентльмены вашей профессии, сэр, — продолжал мистер Пиквик, — видят самую дурную сторону человеческой природы. Вы знаете по опыту, как легко эффектным выступлением повлиять на присяжных, и потому вы склонны приписывать другим стремление в своих интересах воспользоваться средством, цену которого вы так хорошо знаете и к которому вы постоянно прибегаете с честным и похвальным намерением сделать все возможное для своего клиента. Я прекрасно понимаю, сэр, насколько невыгодно для меня в моем нынешнем положении заявлять вам это. Тем не менее я пришел сюда с целью уверить вас, что я неповинен во взводимом на меня обвинении, как вам уже сказал это друг мой, мистер Перкер. И хотя я осознаю неизмеримую ценность вашего участия в моем деле, сэр, я все же убедительно прошу вас отказаться от него, если вы не вполне уверены в моей искренности.

Задолго до окончания этой речи сарджент впал в прежнюю свою рассеянность. Однако, после нескольких минут молчания, как бы вспомнив о присутствии клиентов, он оторвал глаза от бумаги, над которой уже занес перо, и довольно раздраженно спросил:

— Кто из младших будет моим помощником в этом деле?

— Мистер Фанки, сарджент Снаббин, — ответил поверенный.

— Фанки, Фанки! Никогда не слышал этого имени. Вероятно, очень молодой человек?

— Да, очень молодой, — подтвердил поверенный. — Только что назначен барристером. Позвольте вспомнить... при суде он не состоит и восьми лет.

— А! Я так и думал! — произнес сарджент тем сострадательным тоном, каким обычно говорят о беспомощных младенцах. — Мистер Маллард, пошлите к мистеру... мистеру...

— Фанки, Холборн-Корт, Грейз-Инн, — подсказал Перкер (кстати, Холборн-Корт переименован теперь в Саут-сквер).

— ...мистеру Фанки и передайте: я был бы рад, если бы он пожаловал сюда сейчас же.

Мистер Маллард поспешил исполнить поручение, а сарджент Снаббин снова впал в рассеянность, в которой и пробыл до появления мистера Фанки.