– А второй раз?

– Второй раз мы виделись с ней, когда процесс уже начался, она спрашивала, какой срок может реально получить Алена, чтобы хоть как-то подготовить родителей. На тот момент было уже понятно, что ее осудят.

– И какое впечатление произвела на вас Анастасия? – полюбопытствовала Саша.

– Самое положительное. Умная, такая же симпатичная, как сестра, но сдержаннее, рассудительнее. Алена Огородникова была слишком эмоциональна, неуравновешенна, ее кидало из стороны в сторону, от слез к угрозам, от апатии к излишней возбужденности. Она была слабой, очень зависимой натурой. И, вероятно, Рогутский вовсю пользовался ее мягкотелостью и впечатлительностью. Что касается Анастасии Викторовны, было видно, что, несмотря на разногласия с сестрой, ей не безразлична ее судьба, – сложив перед собой ладони так, что каждый из пальцев правой руки опирался на палец левой, и глубокомысленно подняв глаза к потолку, заключил Лепшин.

– А что еще рассказывала вам Алена Огородникова об отношениях с Рогутским? – вернулась к главной теме Саша.

– Было совершенно очевидно, что она влюблена в него, и ее до глубины души ранило его предательство. Она до последнего была уверена, что он расскажет на суде всю правду или придумает, как ее вытащить. Только его выступление на суде как свидетеля помогло ей расстаться с иллюзиями. Да и то неизвестно насколько. В глубине души она, по-моему, продолжала его оправдывать, – с сожалением пожал плечами Вадим Антонович. – Ее свидетельские показания были вялыми, неубедительными, хотя, по правде говоря, вряд ли ее умение держать себя могло как-то повлиять на исход дела.

– Значит, она не пыталась потянуть его за собой? – сообразила спросить сыщица.

– Нет.

– Но вы уверены, что главным организатором торговли был Рогутский?

– Да, таково мое мнение, – в своем стиле ответил Лепшин.

Саша еще немного подумала и спросила:

– А Алена никогда не грозила Рогутскому, в смысле, вот выйду из тюрьмы и расквитаюсь с тобой? – проговорила она, сама уже предвидя ответ.

– Нет. Она вообще была очень подавлена, часто плакала, и хотя временами, как я уже сказал, у нее бывали припадки агрессивной нервозности, всерьез угрожать? Нет, такого не было, – покачал головой Лепшин.

– Спасибо, – поднимаясь, произнесла сыщица. – Я могу вам позвонить, если у меня еще появятся вопросы?

– Ну разумеется.

– Тимофей Константинович, это Яна Сорокина.

Яна в одном костюме стояла под козырьком бизнес-центра и зябко ежилась на холодном ноябрьском ветру, но разговаривать внутри здания она просто боялась.

– Да, Яна. Добрый день, – отрывисто проговорил Максимов, явно давая понять, что очень занят. И в другое время Яна, скорее всего, немедленно закончила бы разговор, предоставив ему самому перезванивать. Женская гордость была для нее не пустым словом. Правда, отчего-то особенно громко она подавала голос, именно когда дело касалось Максимова. Хотя Яне не было до него ровно никакого дела. Парадокс?

Но в этот раз гордость даже пискнуть не успела, настолько девушка была встревожена.

– Что-нибудь случилось? – спросил Максимов все тем же полупридушенным, торопливым голосом.

Тимофей сидел, глубоко закопавшись в рабочие бумаги, и изучал контракт, который ему скинул шеф из Таиланда в безобразном переводе на русский. Он уже битый час пытался понять, о чем там вообще идет речь, давно наплевав на юридические нюансы. Нюансов в тексте не было, только бессмысленная околесица из русских слов.

Надо вообще бросить этот сизифов труд, позвонить Курышеву и сказать, чтобы сбросил тайский вариант договора, а в Петербурге найти толкового переводчика. Рождение этой мысли удивительным образом совпало со звонком Сорокиной. И Тимофей, придерживая плечом трубку, быстренько записывал прямо на документах светлую идею, неожиданно озарившую его измученный мозг.

– Да. Сейчас я беседовала с сотрудницей следственного комитета. Кажется, со смертью Рогутского не все гладко. Я не могу сейчас разговаривать, приезжайте ко мне вечером.

Ничего себе! – встрепенулся Тимофей, отвлекаясь, наконец, от безумного договора. Это даже не вопрос и не приглашение, а буквально приказ. Госпожа Сорокина все больше осваивается в роли богатенькой наследницы? Но в чем бы ни осваивалась Сорокина, поехать он просто обязан. Потому что она действительно наследница, и шеф приказал.

– Я буду у вас в восемь, – в тон ей ответил Тимофей, не посчитав нужным согласовать время.

Но Сорокину это, кажется, нисколько не задело. Наоборот, в голосе ее прозвучало явное облегчение.

– Отлично, – одобрила Яна и отключилась.

Гм. Что она там говорила? – наморщил лоб Тимофей и устало потер глаза. Ах да. Она беседовала с сотрудницей следственного комитета, и та сказала ей, что смерть Рогутского была не случайной. Нет, что с ней не все гладко. А кто такой Рогутский?

Тимофей еще раз потер лоб, отгоняя видения тайского договора и пытаясь переключиться на проблемы Сорокиной. Ах да. Ее начальник, недавно погибший в автокатастрофе. Гм. Если его смертью интересуется следственный комитет, то с ней и вправду должно быть не все гладко. Вот только почему они обратились к Сорокиной? Какое отношение она имеет к случившемуся? Или, может, им известны какие-то факты, связанные с покушениями на саму Сорокину? Тимофей взглянул на часы и пожалел, что назначил встречу так поздно. Сейчас только четыре. Может, перезвонить и договориться на более раннее время?