Душой дивизии Листера был комиссар Альварес Сантьяго. Небольшого роста, крепкий, вечно куда-то спешащий, он пользовался большим авторитетом среди солдат и офицеров. Блестящий оратор, умный пропагандист, Альварес умел подбирать ключи к сердцам самых замкнутых, а порой и неуравновешенных людей.

Я вспоминаю один случай. Три дня солдаты были в бою. Они стояли насмерть, и никто из них не выражал недовольства. И вдруг сразу после боя в одно из подразделений пришла автомашина, доверху груженная плетеными сандалиями. Солдаты быстро выстроились в очередь, и интендант начал раздавать. Все шло хорошо. Солдаты по-хозяйски примеряли обнову и, убедившись, что все в порядке, отходили в сторону. Дело близилось к концу. Оставалось три человека. И вдруг интендант, протянувший руку за очередными сандалиями, почувствовал, что ладонь скользнула по шершавым доскам кузова. Сандалий больше не было. От неожиданности он даже растерялся. Почувствовав недоброе, солдаты вскочили в грузовик, нырнули под тент. Появились они оттуда багрово-красные от гнева.

Разгорался скандал. К машине подходили солдаты; нервы людей, несколько суток находившихся в кровопролитном бою, не выдержали. В другое время все обошлось бы шуткой, а тут возник скандал. Несколько солдат швырнули сандалии в лицо интенданту. Кольцо вокруг машины сжималось, и трудно сказать, чем бы это кончилось, не появись Альварес Сантьяго.

— Кто здесь курящий?

Солдаты повернулись к комиссару.

— Ты нам зубы не заговаривай, — пробасил рослый солдат.

— А я и не заговариваю. Кто курящий, подходи — получай сигареты по три на каждого.

Солдаты подошли, Альварес и еще двое стали раздавать сигареты. Когда все получили, Сантьяго попросил двоих заглянуть в машину. Каково же было их удивление, когда они увидели там гору пачек.

— Ну что, будем теперь ругать интенданта за то, что привез лишние сигареты?

Раздался смех.

Потом кто-то пошутил:

— Может, он из трех сандалий сигареты накрутил?

Раздался взрыв хохота. Почувствовав, что гроза миновала, Альварес вытер пот с лица. Потом по-домашнему, спокойно стал совестить солдат, поссорившихся из-за сандалий.

— Подумать только, — сокрушался Сантьяго, — из-за мелкой ошибки кладовщика чуть не состоялся самосуд.

Немного помолчав, добавил:

— Те, кому не хватило сандалий, зайдите завтра к интенданту — выдадим.

Сказал и спокойно пошел к себе. Таков был комиссар дивизии Альварес Сантьяго.

И боевой успех нашей дивизии во многом зависел от кропотливой, умной работы этого талантливого человека.

Понеся большие потери, итальянцы пытались привести свои части в порядок, организуя лишь небольшие разведывательные операции.

Авиация противника, стремясь сковать наши действия, проявляла большую активность; особенно много работала она в ночное время. Как-то вечером в небольшой долине рядом с Бриуэгой я проводил занятия с офицерским составом по изучению материальной части станкового пулемета «максим». В конце занятий ко мне подошел Николай Гурьев:

— Отменный ныне денек, ни одного самолета не появилось. Я хорошо позанимался с офицерами-артиллеристами, не заглядывая в небо. Боятся, видимо, стервятники, наших истребителей, днем перестали бомбить.

Не успел я ему ответить, как кто-то из офицеров крикнул:

— Самолеты противника!

Нам не было видно самолетов, так как мы стояли в лощине, окруженной высокими горами, но гул моторов нарастал. Офицеры разбежались: одни побежали по курсу самолетов, другие — в сторону, ближе к большой скале. Мы с Николаем тоже бросились к скале. Рвались бомбы. Горы вокруг содрогались, как во время землетрясения. Бомба среднего калибра упала на то место, где мы все стояли несколько минут назад. Ударной волной нас отбросило к скале. Когда я очнулся, надо мной склонился офицер с повязкой Красного креста на руке:

— Как чувствуешь себя?

— Ничего, вроде жив. Только что-то голова кружится.

Нас с Николаем посадили в машину и отправили в Мадрид, в госпиталь Палас. Потом я узнал, что из моей группы были убиты четыре офицера, которые побежали по курсу самолета. Мы с Гурьевым отделались небольшими контузиями.

На следующее утро я был снова в бригаде. Правда, чувствовал себя несколько дней неважно. Николай тоже долго ходил прихрамывая.

Авиация противника не давала ночью нормально отдыхать войскам. Что касается местных жителей, то они с наступлением темноты забирали детишек и уходили в поле, где располагались биваком, как цыгане. Днем истребительная авиация и зенитная артиллерия республиканцев, прикрывавшие район Торихи, не давали безнаказанно действовать фашистской авиации. Республиканские летчики постоянно наносили бомбовые удары и обстреливали с малых высот противника из пулеметов. Как-то утром во время массированного налета в районе Торихи зенитная артиллерия сбила два итальянских бомбардировщика. Этой удаче радовались не только бойцы, но и местные жители, они просто ликовали. Вечером этого дня зенитная батарея утопала в цветах. В знак благодарности зенитчикам принесли всевозможные сладости, продукты и, конечно, угостили вином.

17 марта в 11-й дивизии началась усиленная подготовка, к окончательному разгрому итальянского корпуса. Настроение в войсках было отличное, все были уверены в успехе предстоящих боев.

Листер с командирами бригад и офицерами штаба дивизии проводил рекогносцировку. Он поставил конкретные боевые задачи командирам бригад, указал, в каких боевых порядках производить атаки. В первую очередь предстояло захватить Бриуэгу, затем предполагалось перенести основной удар в направлении Французского шоссе и силами 2-й и 11-й бригад окончательно разгромить дивизию «Литторио».