Я не спеша вернулся к бунгало. На открытом солнце особо не побегаешь, да и мне было о чем подумать. Если Раймондо сказал правду, у меня появились лишние хлопоты. Двадцать пять тысяч не принадлежащих мне долларов.

Войдя в бунгало, я прямиком направился к телефону. Никаких гудков. Мертвая тишина. Я сел в мое любимое кресло и закурил. Машины нет… телефона нет… до города пятнадцать миль. Как говорится, полная изоляция.

Меня это не тревожило. Мне не раз приходилось попадать в аналогичные ситуации. Я встал и прошел на кухню, чтобы посмотреть, что у нас из еды. Скоро выяснилось, что от голода мы не умрем. Привезенные продукты трое взрослых с трудом съели бы за два месяца. Хватало и выпивки: шесть бутылок шампанского, множество банок пива, виски, джин, томатный сок.

Так что мы могли обойтись без магазинов. Но что делать с облигацией мистера Саванто?

Решение я нашел не сразу, пришлось поломать голову. Я понимал, что трачу драгоценное время, но не мог вернуться к Тимотео, не спрятав облигацию в надежное место.

В буфете я взял небольшую жестяную коробку из-под печенья, положил в нее конверт с облигацией, закрыл крышку и заклеил ее липкой лентой.

Вышел из бунгало через дверь черного хода и оказался в тени росших рядком пальм. Огляделся, как оглядывался во Вьетнаме, прежде чем лечь в засаду. Убедившись, что я один и никто за мной не наблюдает, я вырыл под третьим по счету деревом глубокую яму, сунул туда жестянку и завалил песком. Еще несколько минут ушло на то, чтобы заровнять мои следы у дерева.

Затем я стряхнул песок с рук и взглянул на часы. Тимотео в тире чуть ли не три с половиной часа и еще ни разу не выстрелил!

Я поспешил к своему ученику. Если я хочу его чему-нибудь научить, говорил я себе, мне надо перестать отвлекаться на другие дела. А прежде чем мы начнем стрелять, его надо хоть немного успокоить.

Я подошел к пристройке. Песок заглушал мои шаги. До меня донесся голос Люси. Очень веселый. Я остановился у стены и прислушался.

— Я была такой же, как вы, до того, как встретила Джея, — щебетала Люси. — Вы, возможно, не поверите, но это чистая правда. Я и теперь всего боюсь, но не так, как прежде. До Джея я была такая задерганная, что вздрагивала, увидев свое отражение в зеркале. Виноват, наверное, отец… — Она помолчала. — Говорят, что многие дети, у которых что-то не так, во всем винят родителей. Как по-вашему?

Я смахнул со лба пот и придвинулся ближе к стене. Мне хотелось услышать ответ.

— Это обычная отговорка. — Я едва узнал голос Тимотео, веселый, спокойный. — Мы все ищем какие-то оправдания нашим действиям. Возможно, виноваты и наши родители, но, быть может, мы тоже не без греха. И как удобно укрыться за фразу, что все было бы иначе, если б не родители. Есть, конечно, особые случаи, но думаю, что помочь себе можем только мы сами.

— Вам повезло, раз вы можете так думать. Я-то уверена, что во многом виноват мой отец.

— В чем?

— В том, что я такая дерганая. Видите ли, он хотел мальчика. И убедил себя, что иное просто невозможно. Когда родилась я, он не пожелал признать, что я — девочка и таковой и останусь. Он всегда заставлял меня носить брюки. Он хотел, чтобы я делала то, что делают мальчики. Наконец он понял, что это бесполезно, и забыл про меня… игнорировал полностью. А я так хотела, чтобы он хоть немного любил меня. Любовь для меня очень важна. — Вновь пауза. — Вы думаете, я не права?

— Я не знаю. — Голос Тимотео стал бесстрастным. — Меня воспитывали иначе. Разве ваша мать не любила вас?

— Она умерла в родах. А ваша мать?

— В Братстве женщины не в счет. Я даже редко видел ее.

— В Братстве? А что это такое?

— Образ жизни… не стоит говорить об этом. — Опять долгое молчание. — Вот вы сказали, что всего боитесь. Почему? По вас этого не видно.

— Сейчас, конечно, меньше, чем раньше. Я не чувствую уверенности в себе. Мне кажется, что я хуже других. Я чуть ли не падаю в обморок, когда гремит гром. С Джеем мне стало легче. Он добрый, отзывчивый, хотя иногда кричит и хмурится. Он… в общем, вы все увидите сами. Даже не знаю, почему я говорю об этом. — Она рассмеялась. — Вы были таким подавленным и взволнованным, я вот и решила вас отвлечь.

— Я вам очень благодарен, миссис Бенсон.

— Пожалуйста, зовите меня Люси. В конце концов вы поживете у нас несколько дней. Я хочу, чтобы мы стали друзьями. — Помолчав, она добавила: — Это ваше ружье?

— Да.

— Можно я попробую выстрелить из него? У Джея и в мыслях нет научить меня стрелять. Сам-то он стреляет превосходно. Иногда мне даже не верится, что можно так метко стрелять. Вы покажете мне, как стрелять из ружья, Тим?

— Боюсь, мистеру Бенсону это не понравится.

— Он не станет возражать. Кроме того, он чинит машину. Пожалуйста, покажите мне.

Должно быть, она взяла ружье, потому что Тимотео чуть ли не крикнул: «Осторожно. Оно заряжено».

— Покажите мне, — настаивала Люси.

— Я тут мало в чем понимаю. Мне кажется, не стоит. Давайте лучше подождем мистера Бенсона.

— Вы должны разбираться в этом лучше меня. Ждать я не собираюсь. Я хочу стрелять. Что я должна делать?

— Положите ружье на скамью.

— Не хочу!

Люси никогда не стреляла. Она могла убить его. Он мог убить ее. Я было рванулся к двери, но сдержался. У нее получалось лучше, чем у меня. Риск мог оправдаться.