— Угу. Скажи ей, Мику… я пышки с кислым молоком люблю.

Антонина притихла.

— Валер, ты остаешься, да?

— Уже. Сплю.

— Совсем? — неуверенно спросила Антонина.

— Да, — выдохнул Микуля свое последнее слово, — не до пятницы же…

Тихо, хорошо было ему. Может быть, жене его не до сна сделалось, а он неостановимо засыпал, скатывался в застывшие теплые волны. Рядом была женщина, что-то беспокоило ее, но она не мешала ему, не останавливала, не спасала, а он и не боялся утонуть. И не надо ничего говорить.

Повернув голову, Микуля уперся лбом в мягкий плюшевый коврик, на котором, наверное, и в потемках рыбачил вечный старичок в белой панаме и с удочкой, похожей на ружье.

Районную газету принесли через день после собрания, и мы прочитали:

Мы думали, ну, и нормально, значит, везде одинаково, но везде-то как раз потише было, и про нас, наверно, потому так, чтобы другим неповадно стало.

— А вообще, Елена Викторовна, дай вам волю, вы человеком непременно больного провозгласите, — заметил не без назидательности Чилигин. — Человек изо всех сил землю пашет, хлеб убирает, общественной работой занимается, он герой дня, можно сказать, Но если при этом не чихнет, не кашлянет, чирьев не нахватает, то для вас его вроде как и нету совсем. Здоровяк, по-вашему, как все равно что алиментщик, лишенец, выражаясь по-старинному, — нету его для медицинской общественности… Но он есть, Елена Викторовна!

— Да есть-то есть, — неуверенно произнесла фельдшерица, но под строгим взглядом председателя сельсовета смолкла.

— И тебе должно быть ясно, исходя из чего, придумали твои начальники всеобщую диспансеризацию, — Чилигин даже из-за стола вышел, чтобы на ногах продемонстрировать движение мысли, саморазвитие этой мысли до абсурда, до тупика, которым и заканчивается всякая неординарная мысль. — Можем мы идти на поводу у медицинского ведомства? Нет? Конечно, нет! Иначе следом милиция двинется, и у каждого из нас будут отпечатки пальцев снимать — тоже ведь логично, и забота о благе государства видна. А если дать волю министерству связи, Госстраху? Улавливаешь? Нет, голубушка, не можем мы вам потрафлять. И путать обыкновенный медосмотр с поголовной, как ты говоришь, диспансеризацией… Чего так приспичило?

— Второй раз сам главврач звонил, — вздохнула фельдшерица. — Ругается. Говорит, все колхозы прошли, только наш да еще там… он не сказал, кто еще.

— Во-от, — Чилигин усмехнулся. — Видишь, как тебя легко в заблуждение завести. Не «да еще там», а по меньшей мере двенадцать хозяйств из восемнадцати!

— Но я пообещала, Яков Захарович…

— Что ты могла пообещать?

— Что вам скажу. Передам…

Чилигин сел за стол.

— Спасибо, передала, — сказал суховато. — И если конкретных, по делу, вопросов нет, иди и работай.

— А если опять позвонит?

Чилигин помолчал.

— Мне уж неловко. Через день туда с отчетом ехать…

— Ясно, — перебил Чилигин. — Пусть звонит мне. Я ему объясню, что такое для сельского человека весна, и где он должен весной находиться. Все. Есть вопросы по делу?

— Да так вроде нет, — неуверенно проговорила фельдшерица. — В бригады большие аптечки отправила, санбюллетени с Верой написали…

— Бригад теперь шесть, ты знаешь об этом?

Фельдшерица кивнула и поднялась со стула.

— А вы бы сказали бы все-таки Николаю Степановичу…

— Зонтик не забудь, он мне не нужен, — Чилигин нахмурился и взял с телефонного аппарата трубку.

Фельдшерица вышла, плотно притворив за собою дверь, и Чилигин положил трубку на место; звонить куда-то, точно, надо было, но он сейчас не помнил, куда. Сцепил ладони и на минуту задумался, прислушиваясь. Тишину вообще Чилигин любил, мечтал о ней, но уж чересчур она бывала чревата всякими неожиданностями, чтобы радоваться ей в натуре. Почему это не слышно ни секретаря, ни бухгалтерши? Ведь тут они, за стенкой. Значит, шепчутся непременно о нем, о его этой… прошлой… нашли занятие!

Надо было переключиться, найти дело, но где его взять вот так сразу? Дел много. И Чилигин записал на календаре: «Гончаруку — о медосмотре». Положил ручку, подумал и приписал ниже: «Деспанцеризация. Программа «Здоровье». Имелась в виду не популярная телевизионная программа, а районная, утвержденная райсоветом наряду с такими, как «Белок», «Квартира», «Дороги». Гончарук, пожалуй, ни об одной понятия не имеет…

За окном все накрапывал дождик, ветер наносил его на жестяной отлив, и звук был усыпляющий. А вообще-то тревожный, надоевший звук: под стрекотание дождя простаивала посевная.