Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не рявкнуть на нее, напомнив, что ее роль в этом процессе ничтожна, она лишь поставщик эмбриона. Мы ничего не сделаем вместе.

Герцогиня изучает меня, как будто умеет читать мои мысли.

– Я рассердила тебя, – говорит она.

Я перевожу дыхание, прежде чем ответить.

– Я просто не понимаю, моя госпожа, – осторожно говорю я. – Эту одержимость. Стремление всегда быть первой. Почему бы не родить обычного ребенка в положенное время?

Ее взгляд становится отстраненным, когда она смотрит на угасающие угли. В комнате надолго воцаряется тишина.

– Знаешь, я должна была стать Курфюрстиной, – тихо произносит она.

Мои глаза расширяются.

– Мне был месяц от роду, когда состоялась помолвка, и шестнадцать лет, когда ее расторгли. Курфюрст и я… мы были очень близки. Это была идеальная партия. Дом-основатель и будущий Курфюрст. Я была рождена для славы. – Она кажется совсем молодой и ранимой, и я даже вижу, как что-то поблескивает в уголках ее глаз. – Моя жизнь должна была стать счастливой, – шепчет она.

– Что же случилось? – робко спрашиваю я.

Герцогиня пожимает плечами.

– Мужчинам нельзя доверять. Тебе повезло, что ты никогда этого не испытаешь на собственной шкуре. – Она неожиданно хлюпает носом, поигрывая подвеской на браслете. – Какой была твоя жизнь? Я имею в виду, до Южных Ворот. Ты была счастлива?

Мне не хочется откровенничать с ней. Не хочу, чтобы она вторгалась в мою прошлую жизнь.

– Да, моя госпожа. Я была очень счастлива.

– Расскажи мне об этом.

Я смотрю на огонь в камине и представляю, что сижу в гостиной Южных Ворот, разговариваю с Рейвен.

– У меня есть младшие брат и сестра. Я заботилась о них, пока мои родители работали. Мы с сестрой любили устраивать всякие розыгрыши для нашего братца. – Пожалуй, этого достаточно.

– У меня тоже была сестра, – задумчиво произносит герцогиня. – Мать Карнелиан. Мы не ладили.

Я хмурюсь.

– Я думала, что королевским особам можно иметь только одного мальчика и одну девочку.

– Да. Но иногда рождаются близнецы. Обычно эту проблему решают устранением одного эмбриона, но моя дорогая мамочка была недостаточно сильной, чтобы принять такое решение, а мой отец во всем ей потакал. – Ее рот кривится, как будто она попробовала что-то гадкое. – Наверное, ты очень любила свою мать.

– Я по-прежнему ее люблю.

На губах герцогини грустная полуулыбка.

– Конечно. – Она смотрит на меня каким-то странным взглядом. – Все, чего я хочу для своей дочери, это чтобы она была счастливой, – говорит она. – Я сделаю все, чтобы дать ей лучшую жизнь. Неужели это возбраняется? – Она смеется, и в ее смехе нет привычной резкости или сарказма. – Я, наверное, несу сентиментальную чушь? Мой отец, должно быть, переворачивается в гробу.

Она вдруг резко поднимается с дивана, и от ее мягкости не остается и следа. Передо мной все та же холодная маска, к которой я привыкла.

– Я хочу, чтобы ты чувствовала себя здесь как дома. Поэтому можешь гулять по дворцу без сопровождения. Твою новую виолончель доставят завтра. Я надеюсь, ты найдешь ее удовлетворительной. – Она подходит к двери и останавливается на пороге.

– Надежда – это великая ценность, не так ли? – тихо говорит она. – Но понимаем мы это, только когда она уходит.

Она закрывает за собой дверь, а я откидываюсь на спинку дивана, пытаясь сообразить, что это было.

Виолончель доставляют на следующий день, как и обещано.

Хоть я и не рассказываю Аннабель о своем разговоре с герцогиней, она уже знает, что во дворце мне больше не требуется эскорт. Когда я говорю ей, что собираюсь в концертный зал, она лишь улыбается и кивает, продолжая застилать мою постель.

Я музицирую минут двадцать, но ни вибрации струн, ни движения смычка не занимают мои мысли. Этот пистолет-стимулятор чрезвычайно порадовал и доктора, и герцогиню. Надо бы расспросить в следующий раз Люсьена, что это за штука.

Мне интересно, не на это ли намекала Рейвен, когда спрашивала, была ли я у врача. Может, из-за пистолета у нее такие потухшие глаза? А вдруг ее подвергают пыткам в доме Камня?

Я должна проверить, как там моя фиалка. Нужно узнать, видела ли Рейвен мое послание.

Я оставляю виолончель на сцене и сбегаю вниз по лестнице, проскальзывая через заднюю дверь в сад. Я не захватила с собой пальто, и ветер треплет мои волосы, пробивается холодом сквозь тонкую ткань моего платья. Я подхожу к западной стене и смотрю на фиалку, дрожащую на ветру.