Хилари медленно проговорила:

— Вы хотите сказать, что попали в те же самые условия, от которых стремились избавиться? Здесь за вами точно так же наблюдают и следят, как и раньше, или еще пристальнее?

Беттертон нервным движением откинул волосы со лба.

— Не знаю, — сказал он. — Честно. Не знаю. Не уверен. Может быть, все происходит только в моем воображении. Я даже не знаю, наблюдают ли за мной вообще. Зачем им? К чему волноваться? Я у них здесь как… в тюрьме.

— Но то, как вы себе представляли здешнюю обстановку, хоть в малейшей степени соответствует действительности — тому, что вы нашли на самом деле?

— В какой-то степени — да! Условия для работы идеальные. Здесь есть любое оборудование, любые виды аппаратуры. Можно работать сколь угодно много или сколь угодно мало, как захочется. Всегда получаешь любую поддержку и помощь. Питание, одежда, жилище, но все время сознаешь, что находишься в тюрьме.

— Когда мы вошли сюда и у нас за спинами лязгнули ворота, я испытала ужасное чувство. — Хилари передернуло.

— Что ж, — Беттертон, казалось, взял себя в руки, — я ответил на ваш вопрос. Теперь вы ответьте на мой. Чем вы занимаетесь здесь, притворяясь Оливией?

— Оливия… — Хилари замолчала, подыскивая слова.

— Да? Что же с Оливией? Что случилось с ней?

Хилари с жалостью посмотрела на его измученное лицо:

— Мне страшно говорить вам.

— Вы хотите сказать… с ней что-то случилось?

— Да. Мне очень жаль, мне страшно жаль… Ваша жена погибла. Она летела к вам, и самолет разбился. Ее привезли в больницу, но через два дня она умерла.

Невидящими глазами он уставился прямо перед собой. Казалось, только усилием воли ему удается сдерживать свои чувства. Затем тихо произнес:

— Значит, Оливия умерла? Понимаю…

Наступило долгое молчание. Потом он повернулся к Хилари:

— Продолжим… Вы заняли ее место и прибыли сюда. Зачем?

У Хилари был готов ответ. Том Беттертон верил в то, что ее послали, чтобы, как он выразился, «помочь ему выбраться отсюда». Это не было ее заданием. Хилари была всего лишь шпионкой, причем в буквальном смысле. Ее послали сюда для сбора информации, а не для организации побега человека, по собственной воле обрекшего себя на то положение, в котором он сейчас оказался. Более того, она не обладала никакими средствами для его освобождения, она была здесь в тюрьме не в меньшей степени, чем он.

Полностью довериться ему, чувствовала она, было опасно. Беттертон находился на грани нервного срыва. В любой момент он может полностью потерять над собой контроль. В сложившихся обстоятельствах было бы безумием надеяться на то, что он сохранит тайну.

Она сказала:

— Я была в больнице с вашей женой, когда она умирала. Я предложила занять ее место и постараться разыскать вас. Она очень хотела передать вам кое-что.

Он нахмурился:

— Но ведь…

Хилари поспешила перебить его, пока он не осознал всех слабостей ее истории.

— Это не настолько невероятно, как может показаться. Понимаете, я симпатизирую тем идеям, о которых вы только что говорили. Обмен научной информацией между всеми народами… Новое устройство мира… Я просто в восторге от всего этого. И кроме того — мои волосы! Мне подумалось: если здесь ждут какую-то рыжеволосую женщину определенного возраста, то мне удастся выдать себя за нее. В любом случае стоило попытаться.

— Да. — Он оглядел ее голову. — У вас волосы точно такие, как у Оливии.

— И потом, понимаете, ваша жена так настаивала на том, что вам необходимо получить ее сообщение…

— Сообщение? Какое?

— Я должна передать вам, чтобы вы были осторожны… предельно осторожны… что вам угрожает опасность… от кого-то по имени Борис.

— Борис? Борис Глидр?

— Вы знаете его?

Он покачал головой:

— Никогда с ним не встречался. Но имя мне знакомо. Борис Глидр — родственник моей первой жены. Я знаю о нем.

— Чем он может быть для вас опасен?

— Что?

Беттертон выглядел рассеянным.

Хилари повторила свой вопрос.

— Ах, это. — Казалось, ему стоило больших трудов вернуться от своих мыслей к реальности. — Не знаю, чем он может быть опасен именно для меня, но, насколько я его себе представляю, он вообще опасный парень.

— В каком смысле?

— Он один из тех полоумных идеалистов, которые будут счастливы истребить половину человечества, если им по какой-то причине придет в голову, что это пойдет на пользу оставшейся половине.

— Я знаю таких людей, о каких вы говорите.

Она чувствовала, что действительно представляет их себе, и очень ярко. Но откуда столь яркое представление?

— Оливия встречалась с ним? Что он ей сказал?

— Не знаю. Все, что она сказала, — об опасности… Еще она сказала, что не могла поверить.