Шрифт:
Дроздов хохотал над Хачатряном.
— Здорово схватил его… Самую сердцевину, — ответил Борис. — А Размик видел?
— А как же? Чуть мне дырку в голове не проделал за портретное сходство.
И вдруг Дроздов удивленно остановился у портрета знакомого ему человека. Особенно были знакомы рваный шрам на голове и в глазах подчеркнутая неистовость. Этого человека он знал наверняка. Почему Чулков сделал его портрет в гипсе? Гипс для него пока еще роскошь, и немалая, об этом Борис уже знал. Выходит, дорог Чулкову этот человек? Постой… Он говорил, что его названый отец «на высокой должности человек», «к высшей школе прямое отношение имеет». Так это же Зеленков Иван Иванович. Точно он. Замминистра. С ним разговаривал Борис перед несчастным случаем, он предлагал ему тогда ехать в институт в своей машине. Борис ошалело покачал головой. «Ну и стечение обстоятельств». Его нестерпимо потянуло к оставленным делам.
— А сколько все это… — Дроздов сделал округлый! жест, — займет времени?
— Все ясно. Мой друг решил под удобным предлогом отделаться от хворого и тощего скульптора. Не так ли? — Острый взгляд Дениса будто пронзил Дроздова насквозь.
Борису стало неловко.
— Нет, Денис. Дело не в этом, домой захотелось нестерпимо. Мне через две недели уезжать. Успеешь?
— Если по одному часу в день, то за неделю… Это по самым скромным запросам. И учти. Никакой гарантии, что изваяю для бессмертия. Скульптор я всего только начинающий…
— Но уже с немалыми задатками и большим самолюбием…
Борис сам умел работать — и ему нравилось, как работает Денис: с увлечением и страстью. Левая рука у него быстро уставала, как, впрочем, видимо, и левая нога, поэтому Чулков работал сидя. И раз от раза больная рука действовала все более уверенно.
Борис с удивлением заметил, как под пальцами Дениса стал вырастать его подбородок: неужто подбородок выразитель его характера? Между тем день ото дня портрет все больше прояснялся. Конечно, это был он, Дроздов, и все же настораживали и какие-то незнакомые ему черты.
Сам о себе Денис говорил неохотно, как-то отрывочно. В первую их встречу Чулков показался ему более откровенным и доверчивым, теперь будто в раковину спрятался. Борис объяснял это внутренней сконцентрированностью на работе.
И вот наконец настал день, когда Чулков с облегчением сказал:
— Ну вот, Борис Андреевич, основное я схватил. Уж извини… Замучился, наверное?
— А в чем это основное, Денис, как ты считаешь?
Денис добродушно улыбнулся, и лицо его, бледное, худое, большеносое, стало мягким, лукавым.
— Что же это вы, товарищ Дроздов, смотрели-смотрели, а так себя и не рассмотрели?
— Каюсь, товарищ Чулков. Я же первый раз с живым скульптором дело имею…
— Да какой я скульптор! Леплю, чтобы руку разработать, чтобы побыстрее оказаться среди здоровых людей.
— Не верю. И верить не хочу: будто я не знаю одержимых.
Чулков заметно изменился в лице, — так он разволновался. Буря клокотала в его душе, но чем она вызвана, было непонятно. В молчании, которое несколько затянулось, Денис сумел справиться с волнением. Почувствовав это, Борис опять насел на него.
— Так как же с моим вопросом, Денис?
— Рассказывать о своей вещи, хвалить ее или корить — автору не дозволено. Зачем же мне нарушать всеобщий закон? И другое должен заметить, уважаемый Борис Андреевич. Если даже ты не понял сути, стало быть, плохи мои дела. Просто из рук вон плохи.
На следующий день Борис уезжал в Москву. Ему не хотелось оставлять Чулкова в грустных размышлениях, а что Чулков расстроился всерьез, Борис это почувствовал.
— Вообще-то я представляю, что… вернее, о чем ты хотел сказать этой своей работой. Хотел лишь уточнить кое-что… А ты мне целую мораль…
Чулков недоверчиво взглянул на Бориса, вздохнул, но промолчал.
2
А пока Борис Дроздов набирался сил в Пятигорске, произошло событие, круто повернувшее судьбу Вальцова. Газеты, радио, кино — все средства информации в стране — заговорили о подъеме целины. Для Ивана Федосеевича это событие стало настоящим праздником, в решении этой проблемы и его, пусть и малая, заслуга. На другой же день после официального обнародования постановления о начале кампании по освоению целинных и залежных земель Вальцов попросился на прием к министру и через час, несмотря на образовавшуюся сутолоку в секретариате, был принят.
— Прошу послать меня директором любого совхоза в Казахстан или на Алтай, — сразу же после приветствия заявил Иван Федосеевич.
Министр молчал, жевал губами, чувствовалось, — он не ожидал такого оборота дела.
— Посылать вас директором совхоза, Иван Федосеевич,—наконец сказал он,—было бы непозволительной роскошью. Я хотел бы, чтобы вы заняли место одного из моих заместителей.
Вальцов удивленно поднял брови.
<