Шрифт:
Выбор был не велик, но Люба браковала один костюм за другим: то не тот цвет, то не тот фасон…
— Ты что, спятила? — улучив момент, шепнул Борис.— Пo ордерам все-таки.
— Молчи, дуралей. Знаю, что делаю.
Наконец надоело и продавщице.
— Ну уж вы закопались, милые,— с обидой сказала она.— И для жениха такой костюм годится.
— А он у нас больше чем жених, он передовик, о нем газеты пишут. В «Известиях» портрет его видели? — щеки у Любы горели, она готова была пронзить взглядом эту женщину, ничего не знающую о Дроздове.
Продавщица добродушно улыбнулась:
— То-то я смотрю, лицо знакомое вроде. Подождите минутку, сейчас я вам помогу. Только что был завоз и там… есть темно-серые. Как раз вам к лицу.
Борис удивленно взглянул на нее, потом на Любу. Минут через пять его энергично вертели перед зеркалом.
— Будто по заказу сшитый для вас.
А когда продавщица на минутку отлучилась, Люба ткнулась носом ему в спину и, обняв за плечи, прижалась к нему. Борис замер от неожиданности, но не сказал ни слова. Люба тотчас отпрянула. Обернувшись, Борис увидел, что глаза у нее полны слез.
— Соринка попала,— прошептала она.
— Вам бы еще ботинки… — несмело подсказала вернувшаяся продавщица, пересчитывая деньги.— У вас есть ордер?
— Есть, есть. Ему все выдали,—это Люба. Голос хоть и бодрый, но какой-то сконфуженный.
«Да ведь я же подлец! — застучало в голове у Бориса.— Как же раньше не замечал? Ведь она же, наверное, строит какие-то планы…»
— Напротив обувной,— говорила продавщица.
Они купили не только ботинки, но и шапку-ушанку. А Любе Борис вручил в подарок красную косынку в крупный белый горошек.
Наконец пришло и воскресенье…
Собираясь, Борис боялся опоздать, по пришел раньше назначенного часа, хотя по дороге заходил в магазины, накупил всякой всячины, даже цветы не забыл. Сообразил, что — кстати.
День был яркий, солнечный, а морозец слабый, под стать оказалось и настроение у всех.
— Знаю, знаю, к девчонкам из десятой? — еще издали заулыбалась строгая вахтерша.
— Пухова в десятой?
— Во-во, к ней-то и собираются. Вон та, что предпоследняя… Туда и стучи.
Он не постучал, а надавил дверь плечом. Услышал голос Тамары:
– Господи, кто же это ломится?
За цветами он ничего не видел.
Но стоило свалить все свертки на диван, как поднялся радостный визг. Первой повисла на Борисе Тамара. Зацеловала, при всех, демонстративно. Потом его потащили по кругу. С кем обнимался, не имел понятия. Отвечал, как мог.
Поднялся гвалт, шум, смех. Но Борис растерянно искал ту, ради которой пришел. А она закрыла ему сзади глаза. Борис схватил ее за руки и повернулся.
Перед ним стояла красивая яркая девушка. Именно яркая. Будто и не было больницы. Молодость взяла свое. Платье в крупных цветах подчеркивало стройность ее фигуры. Вот уж действительно королева!
— Да обними ж ты его, Женька! — крикнул кто-то из девчат.
А Женя будто и не слышала. Она все смотрела на Бориса. Счастье было в ее глазах? Да, пожалуй. Но еще в них как бы застыл вопрос: за что мне все это? Что я сделала всем вам хорошего? Во всяком случае, именно это прочитал Борис в ее взгляде.
В неожиданно образовавшейся паузе послышался шутливый, но и упреждающий голос Тамары:
— Если ты его не станешь целовать, я это сделаю с удовольствием.— И она потянулась руками к Дроздову.
— Ну, уж нет, Томочка. Сначала я сама…
— Ну, пропал парень… Зацелуют.
То был уже мужской голос. Борис хотел обернуться и не успел. Женя наклонила его голову, стала целовать глаза, щеки, нос, подбородок. А губы все же обходила, будто страшилась чего-то.
Тамара властно отстранила Женю.
— Эх, ты! Разве так целуют?
Но Женя загородила собою Бориса — все рассмеялись.
— Иди, целуй вон Сашуню своего.
— А я думала, ты и ревновать не умеешь.— Тамара, улыбаясь, подталкивала к Борису высокого парня.— Это Сашуня мой ненаглядный. Познакомься, Борис.
Дроздов поспешил пожать протянутую руку. «Ненаглядный» и в самом деле оказался красивым парнем. Был он высок, худощав; черные волосы, расчесанные на косой пробор, приглажены бриллиантином. Хорошо сшитый костюм, белая сорочка, галстук…