Шрифт:
– У тебя тоже все налаживается. Жаль, что не буду на твоей свадьбе,— говорила, прощаясь, мать.— Семья — это главная поддержка в жизни…
…Обо всем этом с щемящей грустью думала сейчас Женя. Мать далеко, ей не расскажешь о случившемся. Все предстоит решать самой. Все, все!
— А как же теперь с Борисом? — сказала она вслух. Сашка опешил. И все же до него дошло, он наконец-то ясно ощутил радость победы.
— Борису, Женечка, бог подаст,— вдруг захохотал он.
2
Весть о том, что Женя Пухова вышла замуж за Сашку Михеева, всех словно громом поразила. Слухам не хотели верить.
А между тем все текло своим чередом. Из общежития Женя ушла тайно, не простившись с подружками,— переселилась к Михеевым. На свадьбу молодые никого из прежних знакомых не пригласили. Да и была ли вообще свадьба? Даже Тамара, принимавшая дела мастера у Екатерины Михайловны, не посмела спросить. На лице у Михайловны — непроницаемая маска.
Но в последнюю минуту все-таки дрогнула Михайловна, вцепилась в Тамару, разрыдалась.
— Господи, за что наказанье такое на меня свалилось?!
Тамара не ответила: она-то знала за что — за безрассудную любовь к сыну…
— Куда теперь-то? — только и спросила Тамара.
— Повысили. В начальницах ходить буду,— но где — так и не сказала.
Черную весть Борису решилась сообщить Тамара. Она встретила его у проходной: вышел, как всегда, сосредоточенный, внутренне подобранный, только какой-то серый. Энергично зашагал по тротуару. Она догнала. Не здороваясь, молча взяла под руку. Борис, не сбавляя шага, глянул на нее, улыбнулся краешком губ.
— А, Тамара? Упустила своего Сашку?
Тамара едва не споткнулась от неожиданности. Знает
уже. Откуда, от кого? А она-то приготовила целую успокоительную речь.
— Мы, по-моему, оба пострадали, Боренька? — сказала она.
По тому, как на минуту дрогнуло и исказилось лицо Бориса, Тамара поняла, что сказала нехорошо. Совсем ведь с другим шла…
И вдруг неожиданно для себя разревелась. Борис остановился, сжал сильнее ее ладонь, но тут же двинулся вперед, увлекая за собой. Он не сказал ни слова. И слезы у нее все текли. Она ничего не могла с собой поделать, но плакала теперь молча, без всхлипываний.
— Надеюсь, мы не будем утешать друг друга, Тома?
Вопрос был задан после того, как они уже свернули в
парк Донского монастыря и теперь тихонько шли по аллее. Тамара вытерла платочком слезы. Борис, задрав голову, что-то рассматривал на храме. Лицо его казалось совершенно спокойным.
А Тамаре хотелось прижаться к нему, приласкать, пожалеть, но понимала, что не для Бориса ее бабьи утешения. Этим только его оттолкнешь. А потерять его она не могла. Ей легче умереть, чем согласиться на такую потерю.
— Ты не гони меня от себя, Боря,— жалобно вдруг попросила она, это первое, что ей пришло в голову.— Я, кажется, удавлюсь от тоски.
Борис остановился, удивленно спросил:
— Неужто так любила своего Сашуню?
— Господи, о какой любви ты говоришь? Или за полтора года я не изучила Сашку? Мужчина должен быть надежным, верным, сильным. А разве он такой?
Борис ничего не ответил, но вдруг резко обернулся, глаза его загорелись:
— Слушай, Тамара, а тебе не кажется, что мы подло поступаем?
— О чем ты? Не понимаю…
— Столько возились с девчонкой, к делу пристроили… А теперь все сразу отвернулись.
— А что же мы, по-твоему, должны делать? — голос Тамары зазвенел от негодования.
Борис мягко провел ладонью по ее плечу и тихо, успокаивая, встряхнул.
— Ну, Тома. Ты — да не знаешь, что делать? Сашку-то вон как обрисовала. А вдруг все у него невсерьез? Ведь если все так… сама понимаешь… Каково ей будет…
— И тебе ее жалко?..
— Да, признаюсь, что мне турусы на колесах разводить.
Они прошагали тогда всю ночь — дошли пешком от завода Бориса до Красной Пресни. И о чем только не было переговорено! Больше, правда, говорил Борис. Всю жизнь свою наизнанку вывернул. Рассказал и об их путешествии с Пашкой на «каравелле», и о том, как едва не остался глухим.
— А что помогло-то? — встревожилась Тамара и нетерпеливо повернула его к себе.
— Как тебе сказать… Само по себе стало отходить. А потом подлечился в институте отоларингологии.