На лице Разумнова не осталось и следа недавнего ве­селья. Оно стало озабоченным и, как показалось Борису, чуть встревоженным. Он снова стал перелистывать доку­менты Дроздова.

— Я не вижу заявления.

— Так я же… не знал.

— Работе — время, потехе — час. Пишите, Борис Андреич, что просите принять слесарем, а мы вас пока что зачислим распределителем работ.

Борис опешил. Распределитель работ. Да это же — кто куда пошлет.

— Константин Арефьич… у меня все-таки пятый раз­ряд…

— Знаю, браток, и сочувствую, но нет пока что еди­ницы. Не надо огорчаться. Прослежу лично. Не обидим, можешь на меня положиться.— Он сколол бумаги Дроз­дова, улыбнулся чему-то и крикнул в соседнюю комна­ту: — Аделина Макаровна!

Инспектор тотчас вошла.

— Оформите товарища Дроздова распределителем ра­бот. Временно, конечно.

— Но у товарища… нет направления биржи. И мне думается…. мы не можем.

— Не нужно осложнять дело, Аделина Макаровна. Мы все можем. К тому же о товарище Дроздове звонила Осетрова. Вам известна такая? Распределители работ нам нуж­ны. А в заявлении Борис Андреич будет просить место слесаря.— И Разумнов протянул бумаги Бориса инспекто­ру. Оттопырив мизинец, она взяла документы двумя паль­чиками и вышла.

Разумнов выразительно глянул на Бориса, шепотом спросил:

— Макароновна, говоришь? — и уже громко: — А вы пишите, пишите. Бумага на столе, чернила — тоже, грамо­те обучен. Так или не так?

— Так, Константин Арефьич.

На уголке заявления начальник черкнул неразборчивую завитушку.

— Прошу, товарищ Дроздов. В цех надо отправлять­ся немедленно. Только что по болезни отпустили работни­ка домой.

— Мне бы… спецовку какую-нибудь. А то… весь гарде­роб на мне.

— Это само собой. Пропуск получите, когда фотокар­точку принесете. А сейчас временный выдадут.

Разумнов встал, протянул Борису руку, сказал внуши­тельно:

— Надеюсь, не опозорите имя нашего завода. Хочу верить, что и для вас он станет родным домом. Желаю успеха.

Борис хотел ответить так же бодро и торжественно, но не нашел нужных слов, только растерянно кивнул.

— Да, чуть не забыл. Осетрова говорила о двух ураль­цах. Второй-то где?

Борис нахмурился. Вот уж о ком не хотелось говорить.

— Уже работает. Дядя о нем позаботился. На токар­ный устроил.

— Вот как! — Константин Арефьевич беспокойно поба­рабанил по столу пальцами.— А как с жильем? Есть ка­кая-нибудь крыша над головой?

— Снял. На бирже нашелся хороший человек, сначала у себя приютил, потом помог найти недорогую комнатку. Далеко, правда, по жить можно.

Беспокойство не покидало Разумиова. Он не сводил сочувственного взгляда с Дроздова.

— Понятно. Плохо у нас с жильем пока что. Не доходят руки. Но всему свое время. Когда-нибудь и мы начнем строить свои дома. Дай только с силами собраться,— он глубоко вздохнул.— Много у нас дыр, товарищ Дроздов. Прямо скажем, много. Но лиха беда начало. Будет и на нашей улице праздник…

ГЛАВА ВТОРАЯ

СКИТАНИЯ

1

И Борис тоже верил, что праздник на его улицу при­дет, и придет обязательно. Но пока что ему одному в не­знакомом городе было трудно. С Пашкой они расстались, и, судя по всему,— расстались навсегда. Переночевав у своего нового знакомого, Петра Ильича, Борис на другой день тоже отправился на биржу труда, и там они случайно встретились с Пашкой. Он был не один. Его сопровождал дядя. Они вместе вошли в один из кабинетов и долго не выходили оттуда. Борис решил дождаться. Минут через десять Пашка вышел возбужденный, радостный, на ходу читая полученную бумагу.

Но вот увидел Бориса. Ни один мускул не дрогнул на его лице, только обронил на ходу:

— На токарный,— и опрометью бросился вниз по лест­нице.

Вышел и дядя Зыкова. Он широко улыбался, по, встре­тившись взглядом с Борисом, сделал вид, что не узнал парня. И улыбку пригасил, нахмурился. Даже не вери­лось Борису, что этот человек когда-то бывал в их доме, сидел за столом, слушал рассказы отца об Африке и о ре­волюции в Питере. Удивительно!