Шрифт:
— У вас направление из биржи?
— Да… То есть нет, позвонить должны,— растерялся Борис.
Красивое лицо исказилось гневом.
— Вы что, молодой человек, правил не знаете? Принимаем на работу только по направлению биржи труда.— Губы ее презрительно скривились.— Драться, как я вижу, вы успели научиться, а вот правил соблюдать не желаете.— И окошко резко захлопнулось.
Тыльной стороной руки Борис смахнул пот со лба. Чертова мамзель, даже вопрос задать о Разумнове не дала.
Кто-то вдруг хлопнул сзади Бориса по плечу. Он обернулся и… отпрянул, удивленный. Тот самый парень, который поставил ему синяк под глазом, стоял рядом и от удовольствия растягивал в улыбке рот до ушей.
— Вот так встреча, а мы тебя уж и не чаяли увидеть!
Но Борису было не до улыбок.
— По вашей милости от ворот поворот получаю,— буркнул он и, отвернувшись, направился к выходу.
— Да ты постой, чудак-человек,— всполошился парень, хватая за руку Бориса.— Я же извинился… С кем не бывает?.. Лучше толком расскажи, что тут произошло?
Борис неохотно рассказал о случившемся.
Слова его произвели неожиданное впечатление на собеседника. Глаза Сергея зло сощурились, он погрозил сжатым кулаком окошку и громко сказал, явно в расчете на то, чтобы его услышали:
— Эта мамзель кое у кого из наших в печенках сидит. Законница…— Он замолчал, над чем-то размышляя.— Ты вот что, браток. Кадрами ведает не эта Аделина Макароновна, а большевик Разумнов. Может, слыхал о таком? Айда к нему…
Начальник отдела кадров Константин Арефьевич Разумнов, мужчина лет тридцати трех, с округлым лицом и щеточкой аккуратных черных усов, участливо осведомился: почему так долго Борис не давал о себе знать? Секретарь райкома комсомола Клавдия Ивановна Осетрова еще неделю назад звонила о двух уральцах.
— Видите ли…— Борис замялся.— Хотелось проявить самостоятельность —меня ведь никто не знает. Может, я обормот или за длинным рублем в Москву…
— Ах, вот оно что! — Разумнов насмешливо улыбнулся.— Щепетильность и гордость — это все похвально, конечно… Но нужно знать Осетрову… Глаз у нее наметанный. Пока что ни разу не ошиблась. Человек она особой закалки. Всего лет на пять постарше вас… Но опыта у нее поднакопилось порядочно. С беспризорниками возилась много лет. Так-то, Дроздов.
Помолчали, думая каждый о своем. Но вот Разумнов, глянув на Бориса исподлобья, спросил: откуда у него такое украшение под глазом? Тот, не смущаясь, сердито ответил, что кадровые станкостроители таким вот образом утверждают свой авторитет.
Разумнов насторожился, попросил рассказать подробней, но Борис сидел насупившись и молчал.
— Видно, не очень приятно вспоминать… Ну что ж, не хочется говорить — и не надо.— Разумнов резко переменил тему разговора.— Документы, я надеюсь, у вас в порядке?
Борис подал свои бумаги. Чем дольше Разумнов их читал, тем светлее становилось его лицо.
— У вас, Борис Андреевич, как я вижу, уже начала складываться рабочая биография… Надеюсь, как-нибудь расскажете на досуге?
— Хоть сейчас могу. У меня этого досуга — отбавляй.
— Был у вас досуг, молодой человек, а с этого часа не станет, и полагаю, надолго.
Борис боялся поверить своим ушам.
— Так вы берете меня?
— Конечно, Борис Андреевич. В неполные девятнадцать лет — пятый разряд… Думаю, стыдно мне за вас не будет.
А Борис все еще не мог поверить.
— Берете даже с этой вот блямбой? — изумленно проговорил он.
Разумнов вскинул удивленный взгляд на Бориса, откинулся на спинку кресла и вдруг откровенно рассмеялся.
Привлеченная смехом, в кабинет заглянула помощница. Она молча оглядела обоих и, ничего не поняв, осторожна прикрыла за собою дверь.
Потерянный вид этой своенравной женщины вызвал и у Бориса смешок.
— Наверное, впервые в жизни так растерялась Аделина Макароновна?
Разумнов, согнав улыбку с лица, переспросил вполголоса:
— Как… как назвали ее?!
— Это ее ваши рабочие так зовут — Макароновной,— смущенно пояснил Борис.
Разумнов задумался, постучал карандашом по краю стола, сказал со вздохом:
— Не любят ее у нас, товарищ Дроздов. Есть в ней сухость какая-то… высокомерие, что ли… А вот документы содержит в безупречном состоянии. Странный человек. Муж ее, крупный инженер, эмигрировал во Францию в восемнадцатом. Она же наотрез отказалась и дочь не oтдала. Русские, говорит, с Россией должны быть. А высланные мужем средства на переезд отнесла в Госбанк. Попросила истратить их на борьбу с беспризорностью. А в двадцатых-то годах — холод, голод… Вот и суди-ряди о человеке.