Шрифт:
Компания рассмеялась миролюбиво.
— Да не очень. Мы, браток, выходной заработали сегодня, вот и решили отметить.
— Вам хорошо, у вас выходные. Тут вот работу не найдешь. А с таким привеском неделю в отделе найма не появляйся,— сказал Борис, потирая синяк.
— Что ты говоришь?..— сочувственно покрутил головой тот, кто первый пошел на примирение.— И давно ищешь?
— Порядком.
В разговор вмешалась девушка:
— А сами не из Москвы?
— С Камы приехал…
Борис поднял одежду, собираясь уйти.
— Нет, браток, такое не пойдет. Своего обидели. К нам давай, за компанию, глядишь, и работать вместе придется.
— А ну вас, второй глаз подобьете.
Веселый гвалт заставил рассмеяться и Бориса. В него вцепились сразу несколько человек, подтащили к разложенным припасам, усадили, налили в стакан.
— Я пить не умею. И нельзя мне.
— Ну, за знакомство, дело святое.
Пришлось сделать глоток, другой. Глаз у Бориса ныл, хоть он и приложил к нему пятак по совету обидчика, которого называли Сергеем. Особенно хлопотала девушка, Люба. Она все норовила поухаживать за пострадавшим, придумала холодные примочки, но Борис сконфуженно отстранился…
На второй день глаз у Дроздова заплыл, и теперь в отделах найма с ним даже разговаривать не хотели. Не пришла и Люба к остановке трамвая, как договорились: она вызвалась узнать о месте для Бориса на их заводе.
Вот тут и вспомнил Дроздов о телефоне Клавдии Ивановны Осетровой. Некоторое время он вертел в руках бумажку, раздумывая: звонить или нет? И все-таки решился: уж очень участливыми были глаза у Клавдии Ивановны. Сама же и телефон дала. Вдруг что-то выгорит?
Смущаясь, он попросил прохожего помочь ему позвонить по автомату (Борис не знал, как это делается). Тот охотно исполнил его просьбу.
— А, пропащий! — сразу вспомнила его Клавдия Ивановна.— Кстати, как хоть зовут-то вас?
— Дроздов. Борис Андреевич Дроздов,— смущенно представился он.
— До Андреевича вам пока что далековато. С работой, конечно, не устроились, как я понимаю?
— Все бегаю…
— Так я и знала. Трудно сейчас… Вы оба без работы?
— Нет, я один. Приятелю моему дядя место нашел.
— И живете сейчас один?
— Да, снял комнату.
— Понятно… Ну, да ладно, не вешайте носа. Вот что сделайте. Отправляйтесь на станкостроительный. Там народ дружный, молодежь любят. Разыщите Разумнова. Он кадрами ведает. У вас есть какая-нибудь специальность?
— Я слесарь. Год работал на Урале.
— Отлично. Сейчас же ступайте. Я уже неделю назад разговаривала с Разумновым… Он любит возиться с молодежью. Если возьмет, будете довольны.
— А как его зовут?
— Константин Арефьевич.
– А кто вы, если спросит?
Осетрова рассмеялась.
— Не волнуйтесь, не спросит. Я — комсомольский работник. И мне бы очень хотелось, Борис, чтобы вы не думали, будто все у нас в Москве такие же, как родственники вашего приятеля. Поняли? Есть и другие москвичи. На них Москва держится.
Почему-то при этих словах, как живая, представилась ему та голенастая черноглазая девчонка. Неужто она все еще орудует на вокзале? Как ни странно, до этого разговора он ни разу не вспомнил о пей.
4
Июль выдался на редкость жарким. Мостовые раскалились. Жгло даже через подошву. Может быть, и потому еще жгло, что сандалеты у Бориса уже на ладан дышали…
Не без страха подходил Борис к заводу. Большой красивый корпус с застекленной галереей. Как раз в том корпусе и находился отдел кадров. Там же разместился и механический цех. Отгадать было не сложно: еще издали Борис услышал волнующий гул работающих станков.
Может быть, и храбрее чувствовал бы себя Борис, не будь у него синяка под глазом. Черт знает за кого могут его принять из-за этой нелепой случайности. Ну да что поделаешь!
Тихонько постучал в окошко, над которым красовалась надпись: «Отдел кадров». Оно не сразу открылось. Но вот показалось красивое, не очень молодое женское лицо. Из приветливого оно вдруг стало суровым.
— Слушаю вас, молодой человек.
— Извините… Я в отношении работы…— каким-то не своим, деревянным голосом пробормотал Борис.