— Позволь напомнить тебе, что хорошо это или плохо, но я завязан с этими людьми. Я не хочу, чтобы они обвиняли меня в том, о чем я понятия не имел.

— Мне кажется, тебе нечего бояться, Дэйвид. Они обвиняют ЦРУ. И меня.

Я не был в том уверен.

— Кто вел с ними переговоры? И кто был с их стороны?

— Они откомандировали Джанкану, — осторожно ответил он. — ЦРУ имело дело с ним.

Он кашлянул.

— Вообще-то, многие выходили с ними на связь, — добавил он небрежно. — Я тоже имел с ними контакт . — Вид у него был виноватый.

Я был поражен.

— Ты встречался с Джанканой? Как ты мог так рисковать? Тебе следовало послать кого-то другого. Хотя бы меня .

— Да, — неуверенно согласился он, кивая головой. Он был смущен. — Да, наверное, так было бы лучше. Теперь это очевидно. Но тогда такой шаг казался не вполне оправданным, Дэйвид. Необходимо было встретиться мне лично …

Он бросил взгляд на часы. Я понял намек и пошел выполнять его поручение — договариваться с прессой. Джек явно нуждался в моей помощи и понимал это.

Несмотря на все мои усилия, последующие несколько недель комментарии в газетах были просто ужасными. Даже те издания, которые обычно были настроены к Джеку дружелюбно, теперь не очень стеснялись в выражениях. Но меня радовало уже то, что ни одна из газет не упомянула о мафии в связи с этой операцией. Я немного успокоился, а зря: через некоторое время мне позвонил Бобби и сообщил, что “местные жители начинают волноваться”. Он не стал выражаться открытым текстом и говорил более резко и раздраженно, чем обычно.

Догадавшись, что речь идет о людях Джанканы, я сказал ему, что больше не желаю иметь с ними дела.

— Пожалуйста, поговори с ними, — попросил меня Бобби, когда я прилетел в Вашингтон, поддавшись на настойчивые уговоры его отца. Бобби теперь опасался обсуждать по телефону важные проблемы, а ведь он был министром юстиции Соединенных Штатов! — Ради Джека, — добавил он, зная, что для меня это убедительный довод.

— Я не знаком с Джанканой.

— Ну и что? Ты знаешь людей, которые знакомы с ним.

— Джек, то есть господин президент, дал мне понять, что у него есть прямой выход на Джанкану — на очень высоком уровне.

Бобби бросил на меня гневный взгляд.

— Никогда не вспоминай об этом! — рявкнул он.

Мы находились в его кабинете с обшитыми темными панелями стенами в здании министерства юстиции. Бобби сидел за огромным столом; у его ног лежала собака, неприветливый ньюфаундленд. Когда Брумусу случалось укусить кого-либо из сотрудников новой администрации, это считалось высокой честью, но я не стремился к подобным почестям. Я свирепо поглядывал на собаку, а она уставилась на меня.

— Ох, уж этот мой брат, — тихо произнес Бобби. — Если бы он не спешил расстегнуть брюки при каждом удобном случае… — Он вздохнул. — Ладно, не бери в голову. С ней уже все улажено.

Тут-то я и смекнул, что, вероятно, человек Джанканы, с которым встречался Джек, был женского пола. Как же такое могло произойти? — подумал я, но потом решил, что мне незачем вникать в это дело.

— Я по-прежнему уверен, что выходить на прямую связь с Джанканой не стоило, — сказал я. — Неважно, через какой канал.

— Явно не стоило. И незачем повторять еще раз эту ошибку. Если ты хочешь действовать через связного, пожалуйста. Решай сам. Делай все, что сочтешь нужным, лишь бы только информация дошла до адресата.

— Какая информация?

— Чтобы они не болтали лишнего.

— Ты думаешь, они станут болтать?

— Я думаю, они уже начали распускать кое-какие слухи, в надежде, что пресса представит их героями. Это надо пресечь.

Я не стал спорить с Бобби — сейчас это было бесполезно. Джек сделал его своим “премьер-министром” и главным “палачом”, наделив его властью вторгаться в самые засекреченные правительственные сферы, чтобы выявить тех, кто не прошел проверку на прочность и, что более важно, кто обманул доверие Джека. Бобби уже стали считать вторым человеком в правительстве, его боялись больше, чем президента, — у него даже изменилось выражение лица. Это Бобби увольнял с работы людей, которые проявили неблагонадежность по отношению к Джеку, натравливал налоговую службу на его оппонентов и изыскивал возможности, чтобы упрятать в тюрьму его врагов.

Я испытал облегчение, выйдя из его кабинета — настроение Бобби мне не нравилось, — и сразу же вылетел в Нью-Йорк. Но отдохнуть мне не пришлось. Не успел я войти в свой дом, как услышал телефонный звонок. Это была Мэрилин. Она просила меня приехать поужинать с ней. Я мечтал о горячей ванне, мечтал поужинать в одиночестве перед телевизором, поскольку Мария ушла в театр на какой-то бенефис. Но по голосу Мэрилин я понял, что она страшно одинока. Поэтому я сразу надел пальто и вышел из дому.

Ужин, который предложила мне Мэрилин, состоял из китайских блюд, купленных в каком-нибудь буфете, — я предпочел бы что-нибудь более приличное. Мэрилин выглядела плохо — лицо отекшее, кожа покрыта какими-то пятнами, ногти обломаны, волосы у корней начали темнеть. Было очевидно, что развод не пошел ей на пользу. Я убрал со стула старые газеты, журналы, конверты от пластинок и сел. Мэрилин наполнила шампанским два не очень чистых хрустальных фужера.