–  Он все еще в кабинете, сударь?
– ничему не удивляясь, полюбопытствовал Шварц.
– И, статочно, все еще читает вирши?

–  Ревет белугой.

–  Ответил ли хоть на единый вопрос?

–  И менее того! Тетрадку с трагедией исхитрился изодрать. Теперь из клочков склеивать придется.

–  Не так уж сие и безумно, - заметил Шварц.
– Ступайте, Николай Петрович, в канцелярию, нехорошо обер-полицмейстеру пребывать у дверей собственного кабинета на манер просителя. Сейчас я его оттуда изыму.

–  Отправь его домой, Карл Иванович… да не сразу. Клашка! Коли у тебя иного дела нет, займись-ка этим страдальцем. Ты ведь знаешь, где он квартирует?

–  Знаю, ваша милость.

–  Бери извозчика, поезжай туда, я тебе ну хоть Максимку в помощь пришлю. Когда его в нашем экипаже домой привезут, он, статочно, или кому-то записку пошлет, или сам побежит. Вот мне и надобно знать… Ступай.

–  Сейчас пешком быстрее выйдет, чем на извозчике, - сказал Клашка.
– Улицы забиты, прямо обозы по ним тянутся. Верхом бы лучше…

–  Экий ты разумник. А лошадь сама обратно придет? Как хочешь, так и добирайся.

Шварцу удалось утихомирить драматурга и без особых воплей о гениальности сопроводить его в экипаж. Архаров велел канцеляристам заново склеить тетрадку и, поставив в мысленном списке против фамилии «Сумароков» крестик. Взялся за следующий пункт.

А следующим пунктом была Дунька.

Уже по дороге от князя Волконского, решившего занять делом сенаторов, Архаров повеселился - Дунькин содержатель будет так занят на службе, что оставит свою молодую мартону без внимания. Глядишь, и прибежит опять!

–  Сашка!
– крикнул он. И услышал, как где-то на поворотом коридора ответил голос: «Коробова к его милости!»

–  Амурное послание писать будем, - обрадовал он секретаря.
– Балду то есть.

Он баловался - он знал, что такие записочки по-французски называются «бильеду». Саша широко улыбнулся и сел за столик.

–  Бумаги подходящей нет, - заметил он.
– Тут бумага требуется красивая, с золотым обрезом и надушенная.

–  Ты-то где таких галантонностей нахватался? Сойдет Дуньке и простая. Стало быть, пиши так…

Архаров задумался.

–  А она читать умеет?
– спросил Саша.

–  Там Марфа при ней, Марфа умеет. Пиши… стало быть, так…

Саша не знал, что обер-полицмейстер впервые в жизни диктует послание любовнице. А это оказалось весьма мучительным занятием. Он даже не знал, как к Дуньке обратиться, - не сударыней же ее звать!

–  Стало быть, - еще раз пробормотал обер-полицмейстер.
– Погоди, не пиши. Дуня, надобно встретиться… Нет, не так. Сашка, сочини сам. Что желаю ее видеть по важному делу. И пусть Никишка отнесет. И чтоб дождался ответа.

Никишка был новым приобретением - его привел на Лубянку чуть ли не за шиворот Сергей Ушаков, отняв возле Казанского собора у каких-то воинственно настроенных слепцов. Парню было лет двенадцать, и откуда он взялся, как связался с поющими душеспасительные стихи слепцами, чем их разозлил - никто не понял. Шварц произнес перед ним краткую речь о добродетели и вознаграждении, после чего Никишку приставили к делу - бегать с мелкими поручениями. Поселили его временно у того же Ушакова, снимавшего комнату с чуланом, и Архаров сам выдал два рубля на его новые портки, рубаху и что там еще потребуется.

Когда записка была отправлена, Архаров взялся за обычные свои дела - выслушивал доклады полицейских, отдавал распоряжения, были также впущены в кабинет несколько десятских, по донесениям которых архаровцы взяли и привели в подвал новых болтунов. Наконец явился Шварц и обрадовал - дело о фальшивых векселях раскрыто, к виновнику даже не пришлось применять строгих мер - Кондратий Барыгин показал ему орудия своего ремесла, растолковал их применение, и оный виновник с перепугу тут же вступил на стезю добродетели.

Прибежавший Никишка доложил - Марфа Ивановна приняла записку, ушла с ней, вернулась в сени и сказала, что ответ-де не замедлит. Архаров усмехнулся - вообразил, как Дунька, примчавшись в его спальню, весело приступит к амурным забавам.

Ближе к вечеру в кабинет заглянул Клашка. Господин Сумароков действительно, вернувшись домой, тут же подался прочь. Но дошел до ближайшего кабака - где и заседает, употребляя коричную водку и произнося странные речи про древних исконных князей. Народ, взбаламученный последними событиями, смотрит на него косо, но бить пока не собирается.