–  Ты не понял, Горелов!
– воскликнул Мишель.
– Я толковал ей, что проигрался в прах…

Тут лишь он, очевидно, задумался - как могли попасть к Терезе векселя, хранившиеся в Кожевниках?

–  Ты и точно проигрался в прах, да не мне, а Перрену, - напомнил князь.
– И было это задолго до того, как мы в том веселом доме встретились. Тогда ты уж стал его компаньоном, Ховрин. Стало быть, я во всех твоих бедах виноват? Сколь трогательно слышать сие от господина, который месяцами живет в моем доме, которого после его нелепых затей выхаживают, как недоношенное дитя, мои слуги…

–  Горелов, не я, а она носится с этими векселями, не имеющими более никакой силы! Она не поняла, Горелов!…

–  Зато я понял. И слава Господу, что понял именно в сей час… Лечись, Михайла Иваныч, а нам более не по пути!

Князь устремился к двери, тяжелая епанча ударила остолбеневшую Терезу.

По лестнице простучали уверенные шаги - князь, очевидно, хорошо видел в темноте.

–  Господи, какая же ты дура… - по-русски сказал Мишель.
– Все, все пропало, погиб я…

Тереза уже ничего не понимала. Коли векселя не имели более значения - для чего прислал их ей обер-полцймейстер?…

–  Мишель, мой дорогой… - пробормотала она, - но ты же сам называл его обманщиком, ты же сам не хотел, чтобы он предъявлял векселя твоему батюшке, ты же называл немыслимые суммы…

–  Кто тебя просил вмешиваться в это дело?!
– закричал Мишель по-русски.
– Это не бабье дело! Какие, к черту, векселя?! Засунь их себе!…Ты все погубила, что только могла погубить! Без него я ничего не могу! Все, все погубила!… Год трудов! Для чего я чуть не замерз насмерть в этом проклятом лесу?! Дура подлая!

До сих пор Тереза ни разу не слышала, чтобы мужчина так кричал, лупя при сем кулаком по своей постели. Немудрено, что она от неожиданности и великого непонимания онемела. Он же замолчал и тихо застонал от полного отчаяния.

И тут оба услышали шаги. Кто-то поднимался по лестнице, неторопливо, уверенно.

–  Князь, князь!
– закричал Мишель по-русски.
– Я был неправ, я виноват перед тобой, но нам не время ссориться! Прости, Христа ради! Пусть все будет по-прежнему!

–  Какой я тебе князь, сударь?
– спросил вошедший.
– Я не князь. Коли хочешь меня уважить, зови Иваном Ивановичем.

Мягкий и благодушный голос совершенно не соотвествовал такому появлению среди ночи и без спроса. Да и сам человек никак не походил на ночного грабителя - сразу можно было понять, что он уж в годах, да и, сдается, один.

–  Как ты, дядя, сюда попал?
– удивился Мишель.

–  Дверь внизу была открыта - что ж не войти… дико вы тут живете, и лба перекрестить не на что…

–  Ты не закрыла дверь?!

Тереза хотела было ответить - он сам своими обвинениями помешал ей быстро спуститься и запереть лавку, но незваный гость заговорил снова.

–  Ты, сударик, мне известен, ты графа Ховрина сынок. Давненько я тебя искал, вот и встретились…

–  Сударь, это мой дом, я вас не звала… - сказала Тереза и замолчала, выронив конверт с векселями.

Гость достал из-под скромного коричневого кафтана два пистолета. А держал он их так, что даже хозяйка модной лавки поняла - стрелять обучен и при нужде - не побоится.

–  Сядь, сударыня, к любовнику своему на постель, - отчетливо произнес этот Иван Иванович.
– Ты, сказывали, и по-русски славно разумеешь. Коли чего не поймешь - спрашивай, вдругорядь повторю. Э?

–  Какого черта!
– воскликнул Мишель.
– Коли ты грабитель, так тут ничего для тебя ценного нет. Денег ровно столько, чтобы на неделю житья хватило, коли угодно - забирай их, дядя, и проваливай в тартарары! Дай ему денег, Тереза, и пусть убирается.

–  Денег я тебе, сударик, и сам дать горазд. А пришел потолковать о деле. Глядишь, сговоримся. Ты на пистоли мои не гляди - без особой нужды стрелять не стану. А просто иначе ты меня слушать не пожелаешь - вот я их с собой и взял.

–  Так ты от кого-то послан?
– спросил Мишель.

–  Сам от себя я послан.

Лицо странного гостя освещено было плохо - он, видать, сам об этом заботился, избегая попадать в круги света от горящих свечек, одной - на бюро, другой - на табурете у Мишелева изголовья. Однако Тереза вгляделась в его лицо - лицо порядком пожившего человека со странной формы носом - словно бы наскоро слепленным из темного крутого теста. И лицо ей не понравилось.

–  Ну так потолкуем? Э?
– наклонив голову по-птичьи вбок, полюбопытствовал гость.
– Ты у нас Михайла Иваныч, я Иван Иваныч, глядишь, договоримся.