Это было сказано даже с некоторым изяществом.

–  То есть, сие - по нашему ведомству, - одобрил науку Архаров.
– Будешь, Карл Иванович, главным фифи…

–  Фифистом, - подсказал Левушка.
– Коли есть софисты, отчего не быть фифистам?

Архаров расхохотался.

–  Осталось только сыскать тех людей, коими мы, фифисты, будем пользоваться, - продолжал Левушка.
– И определить область, в коей они пригодятся.

–  Область сия для меня исключительно полицейская, - отвечал Шварц.
– И тут мы имеем перед собой три пути. Непременно найдутся охотники, которые пожелают помочь полиции безвозмездно. Кабы ваша милость Никола й Петрович была несколько галантоннее, то сыскались бы охотницы. Второй путь - покупать услуги за деньги. Поверьте, не самый худший. Третий же - покупать услуги в обмен на молчание.

–  Ты о чем, черная душа?
– насторожился Архаров. Теперь лишь до него дошло, что разговор затеян неспроста. Раньше Шварц, даже будучи зван к столу, никогда не упоминал науку фифиологию.

–  Допустим, некая особа в молодые годы понаделала дурачеств, и ей теперь ни к чему, чтобы об этом вся Москва гудела. Коли знать про те дурачества в подробностях и разумно поговорить с той особой, она согласится сотрудничать…

–  Та-ак… - протянул Архаров. Хитрый Шварц нарочно сделал сие предположение в обществе Левушки и Саши, да еще и замаскировав его под новый поворот застольной беседы. Скажи он такое в полицейской конгторе - Архаров живо прекратил бы фифиологические рассуждения.

–  Вспомните того же господина Вельяминова. Петиметр во многие дома вхож, а меж тем у нас припасены его дурацкие векселя, выданные французским мазурикам. И его весьма огорчит, коли господин обер-полицмейстер предъявит их престарелой тетушке, способной сгоряча лишить наследства. Вот образец применения фифиологии. В области чистой теории, ваша милость.

Но Шварц отнюдь не теорию имел в виду. Он понимал архаровскую тревогу и предлагал разумный способ собрать верные сведения. Другое дело, что дворянину, офицеру, полковнику сей способ применительно к людям его круга казался неприемлемым.

–  Ну, коли Вельяминов… Его, дуралея, припугнуть сам Бог велел, - согласился Архаров.
– И показывать ему сии векселя каждый месяц, дабы от дурачеств удержать. А что, Тучков, и ты, поди, портному или башмачнику должен? Говори, не стыдись - для праздничного дня я тебя из ямы выкуплю!

Московские купцы имели такое обыкновение - выкупать из долговой тюрьмы, она же - «яма», несостоятельных должников. Вообразить в таковом положении поручика Тучкова было верхом комической нелепости - даже Шварц засмеялся. Тем опасный разговор о науке фифиологии и удалось погасить.

Потом Архаров решил, что Шварцу лучше ночевать на Пречистенке - немец немного выпил, куда ему тащиться? Опять же - места всем хватит.

Особняк угомонился, все разбрелись по своим комнатам, и тишина стояла примерно до второго часа ночи.

Архаров проснулся оттого, что Никодимка осторожно дергал одеяло.

–  Ваши милости Николаи Петровичи, - шептал камердинер, - просыпайтесь, Христа ради, беда стряслась…

–  Пошел к монаху на хрен, - пробормотал Архаров.

–  Ваши милости, не извольте гневаться, открывайте глазки… ножки на пол спускайте…

–  Что?!
– взревел заспанным басом Архаров, ощутив на своей босой ступне шарящую руку. Никодимка в услужливости не знал разумных пределов и пытался усадить спящего хозяина как можно нежнее и деликатнее. Но Архаров от изумления брыкнул его, что было дури. Никодимка, вскрикнув, так и сел на пол.

–  Что стряслось, я тебя спрашиваю!?

–  К вашим милостям… гости к вашим милостям!…

–  Какие, хрен им в зубы, гости?!

За окном была сплошная чернота, по ощущениям - ночь только начиналась.

–  Ваши милости, Николаи Петровичи! Она грозится весь дом по кирпичику разнести! А я знаю - она-то может! Она и из пушки стреляла!

–  Кто из пушки стрелял?
– спросил ошарашенный Архаров.

–  Да Марфа же!

–  Какая Марфа?

–  Наша… ваша… из Зарядья Марфа! Прибежала, ваши милости требует, ругается матерно…

–  Она что, пьяна?

–  Ваших милостей домогается, - твердил взволнованный Никодимка, пока Архаров, несколько проснувшись, не понял: Марфин гнев для него все еще страшнее недовольства господина обер-полицмейстера.

–  Шлафрок подавай, - распорядился он.
– А Марфу сюда веди.

–  Сюда, в ваших милостей спальню?

–  Пошел вон.

Архарову было решительно все равно, что подумает камердинер - ему не хотелось выбираться из тепла, спускаться по лестнице. А Марфа уже столько мужиков перевидала, и одетых, и раздетых, и в постелях, и под постелями, что ее целомудрие не пострадает.

Не успел он согреть собой изнутри теплый розовый шлафрок на меху, как Марфа явилась. И тут же стало ясно, что Никодимка соврал - она отнюдь не ругалась, не грозилась, а встала у порога, тяжело дыша и дергая край шали, кое-как намотанной на голову поверх чепца.