Будет война, она их востребует и уничтожит. А пока они пережидают паузу.

Я протер машину, потом еще разок протер – лучше уж я буду хорошим шофером, пускай Порейко ищет придирки в другом. Мне так даже интереснее.

Шеф вышел через четыре часа, я уж испекся на солнце, к тому же хотелось пить.

Порейко вышел так, как выходят министры, – видно, ему приходилось в жизни занимать, может, и невысокие, но ответственные должности.

– Вы бы сказали, что столько проторчите, – буркнул я, – я бы выкупаться сбегал.

– Я сюда не купаться приезжал, – отрезал шеф. Видно, он никогда не купался, даже не раздевался на свежем воздухе, у него была чиновничья, писарская сероватая кожа.

– Заедем за Александрой, – сказал он, – потом на вокзал.

Я лихо тормознул у «Синего ветра», Порейко гуднул – гудок у нашего зверя был милиционерским.

Потом он закурил.

Александра вышла минут через пять, на ней было дорогое, длиннее, чем ей шло, сиреневое платье, волосы уложены в пучок на затылке – она была благородна до безобразия. Мне захотелось поцеловать пыль у ее ног. Это была опасная женщина, но Порейко об этом вроде бы не догадывался.

На этот раз в машине был только телохранитель Жора. Он выскочил, отворил дверь, привычно – он не впервые открывал ей дверь.

В ответ на мое приветствие Александра чуть кивнула.

– На вокзал? – спросил я.

– Я два раза свои указания не повторяю.

Все же он был неумен. Он позволял гордыне овладеть собой. Он был всего-навсего прапорщиком по интендантской части, а ощущал себя Наполеоном на том самом мосту.

Мы поехали на станцию. Наверное, ее Порейко именовал вокзалом. Впрочем, я был предвзятым – все в том городке называли станцию вокзалом. Этим городок сравнивался с Тверью.

Мы все вышли на платформу. Порейко велел и мне его сопровождать. Видно, ждали какого-то друга или начальника и Порейке надо было показаться со свитой.

Народу на перроне было немного. Несколько торговок с ранними огурчиками, простоквашей и творогом, милиционер и будущие пассажиры с баулами и полосатыми сумками.

– Они будут в третьем вагоне, – сказал Порейко Александре. – Наверное, надо бы цветов принести, букетик. Купим?

– Где его здесь купишь? – удивился Одноглазый Джо. – Может, я до дому добегу, у нас пионы не отцвели?

– Пионы! – В это слово Порейко вложил все возможное презрение. В его представлении подношение букета пионов, плебейского цветка, было равнозначно оскорблению высокого лица. Именно тогда я понял, что люди, которых мы встречаем, относятся именно к высоким лицам.

Александра хмыкнула. Она не была, видно, приучена к тонкостям вокзального этикета.

Почувствовав скрытое сопротивление в своей команде, Порейко решил объяснить нам, как положено себя вести графьям.

– Вот если встречаешь или на свадьбу идешь, – сообщил он, – то преподносишь розы, смотря по своему имущественному состоянию. Но обязательно розы или в крайнем случае гвоздики. Потому что эти цветы выращивают специально для торжественных случаев.

– А если похороны? – совершенно серьезно спросил Одноглазый Джо, который хотел расширить свой кругозор, а не смел смеяться над учителем и наставником.

– Дурак ты, при чем тут похороны! Мы же Матвея Семеныча встречаем.

– Я не в том смысле, – сказал Джо. – Я не хотел.

Тут вышел на платформу начальник станции и, приложив руки рупором к губам, крикнул, что через пять минут на первую (и единственную) платформу прибывает скорый поезд Тверь – Архангельск. Номера вагонов с головы поезда.

– Они в третьем вагоне будут. В купейном, потому что здесь СВ-вагонов нету. Они себе отдельное купе взяли. Мне был звонок, – сообщил нам вождь, нервничая и теребя блестящие пуговицы военного френча.

Поезд проявил себя сначала приближающимся шумом, затем вполз и замер перед станцией, прогремев всеми суставами. Поезд был старым, ржавчина просвечивала сквозь зеленую краску вагонов.

Проезжающие посыпались из вагонов – поезду стоять всего пять минут, а надо купить продуктов, заглянуть в буфет, а может, купить областную газету в киоске, открывшемся специально для такого случая.

Мы поспешили к вагону номер три.

Сначала из него выползли какие-то одинаковые мужики в тренировочных брюках и несвежих майках, а потом наступила пауза, и на площадку вышел настоящий генерал, орел, молодец, я его, кажется, даже видел как-то на телеэкране. Матвей Семенович Чулков собственной персоной.

Почетный председатель был немолод, даже скорее стар. Но из тех неутомимых толстячков, которые красят и укладывают волосы и даже носят корсет и играют в городки. Генерал красиво помахал нам рукой и начал осторожно, медленно, изображая бодрость, спускаться по ступенькам вагона.