– Садись давай к столу.

– Ага, "садись". – с горькой ноткой сказал Шпуня и встал на табуретку коленями.

– Пиши, значит… "В городской совет от гражданки Кошкиной Натальи Федосьевны… "

И бабка продиктовала грозное заявление, в котором говорилось, что дом свой она, гражданка Кошкина одна тыща девятьсот одиннадцатого году рождения, сносить не даст и никуда отседова не поедет, потому как для гаражей есть специальные места, а здесь живут пожилые люди и играют пионеры и школьники, которым нужны свежий воздух и зелень.

Вспомнив о бабкиной зелени, Шпуня передернулся и поставил кляксу. Под этой кляксой бабка вывела свою корявую подпись и пошла на кухню, чтобы принести скороспелое яблочко и одарить грамотного помощника. Шпуня, однако, не стал ждать награды и выскользнул в сени.

Здесь он увидел шлем.

Джонни встретился со Шпуней один на один. Пришел к нему домой и спросил:

– Шпуня, ты стянул эту штуку?

– Ха, – сказал Шпуня, стоя на пороге. – Докажи.

– Зря старался. Это не шлем, – объяснил Джонни.

– Врешь.

– Честное слово, – печально сказал Джонни.

Шпуня задумался.

– Ну и что? – спросил он наконец.

Скрутив в себе гордость, Джонни мягко проговорил:

– Слушай, отдай ее мне. Пожалуйста. Это старая сломанная ступка. Зачем она тебе?

– А тебе? – язвительно поинтересовался Шпуня.

– Мне – до зарезу, – признался Джонни. – А тебе она все равно ни к чему.

– Главное, что она тебе "к чему", – рассудительно заметил Шпуня. – Чего ж я буду ее отдавать? Разве мы с тобой друзья-приятели?

Это была удивительно здравая мысль: сделать пользу врагу – значит сделать вред себе.

Джонни понял, что не разбудит в Викторе Шпанькове ни благородства, ни сочувствия. Все было кончено.

– Эх ты, Шпуня ты и есть Шпуня, – презрительно сказал Джонни. Тот грозно прищурился, но Джонни продолжал: – Если бы я захотел, ты бы эту ступку сам ко мне домой притащил…

– Ха! Как это?

– Очень просто. Я бы сказал: "Шпуня, тащи. Или всем расскажу, как ты вляпался бабке в капкан, когда лазил за шлемом. Вот потеха!.. "

У Шпуни округлились глаза и отвисла губа. Джонни усмехнулся:

– Думаешь, никто не видел? Юрка Молчанов не дурак, он выследил. И Катька знает… Но ты не дрожи, Шпуня, мы никому не скажем, хоть ты и… Ну ладно. Это ты на нашем месте всем бы начал звонить, а мы не такие. Спи спокойно, Шпуня…

Гордый и печальный Джонни ушел домой, размышляя о том, из-за каких пустяков ломается порой человеческая судьба. Он хотел уже ложиться спать, когда мама сказала:

– Там к тебе какой-то мальчик пришел. Опять у вас приключения на ночь глядя?

Джонни выскочил в коридор.

Шпуня, отведя в сторону глаза, протянул ему тяжелый газетный сверток в авоське.

– Шпуня… – проговорил Джонни. – Витька, ты это… Спасибо.

– Сетку давай обратно, – угрюмо сказал Шпуня.

Катя не спала. Она не удивилась, что взмыленный Джонни примчался к ней за час до полуночи. Инна Матвеевна тоже не удивилась: за три года она привыкла к характеру своего ученика Жени Воробьева. Немного удивилась Вовкина мама, когда Джонни и Катя затрезвонили в квартиру Шестопаловых. Она покачала головой, но ничего не сказала и пошла звать своего знаменитого сына.

Алхимик появился, поддергивая трусы и зевая.

– Рехнулись? Вы бы еще в три часа ночи…

Но тут он заметил ступку и замолчал.

– Вот, – сказал Джонни, протягивая посудину.

Вовка с почтением взял увесистый ржавый сосуд, покачал в ладонях.

– Ничего, – с удовольствием пробормотал он.

– Мы знаешь как торопились! – объяснил Джонни. – Этот человек уезжает через два дня. Надо успеть.

– Два дня – это плохо, – сказал Вовка. – Это в обрез… Тут работы невпроворот, да еще испытания не меньше суток…

– Вовочка… – жалобно начала Катя (Джонни слегка поморщился). – Вовочка, а может быть, ты прямо сейчас начнешь работать? Чтобы не терять ни часика…

– А спать за меня будет Пушкин?

– Вовочка… Ну, ты же ученый. Ученые ради науки… они даже на костер шли!

– Идите вы сами на костер, – бесчувственно отрезал Вовка, но вдруг поморгал и спросил: – А ступка эта… Вы ее только на время даете? Или…

Джонни горячо заверил Алхимика, что замечательная ценная историческая ступка дарится ему на веки вечные.