– Режь его, гунявого!
– кричала безумная баба, похожая на мою первую и единственную женщину.

– Для войны он не пригодный, - хекал Жорик.
– Режь барашка!

Щелкнули портновские ножницы. Болван заорал благим матом. Я не выдержал всей этой феерической галиматьи и вогнал пулю в потолок. Потолок обрушился. Точнее - посыпалась штукатурка, и не штукатурка вовсе, но алебастровая дурманящая пыль - мертвое пылевое облако.

И тут меня позвали по имени:

– Ваня?

Я оглянулся и услышал сквозь усиливающуюся порошу:

– Саша?

Сделал шаг и услышал за спиной:

– Алеша?

И, оглянувшись, увидел сквозь усиливающуюся пургу наркотической дряни Вирджинию. Она сидела на тахте в атласном халатике и в своей излюбленной позе и курила папиросину. У неё был чудовищно-огромный живот. Она скалилась в улыбке и манила меня пальчиком.

Я вытянул руку - целился из пистолета в её барабанный живот. Вирджиния погрозила мне пальчиком и распахнула халат. То, что я увидел...

У неё был распорот живот, и в нем, как в светлом мерзлом озере, плавала голова моего мертвого друга.

И я закричал от ужаса, страха и безнадежности.

Пробудился от собственного исступленного вопля. Боже мой, говорю я себе, так, видимо, сходят с ума? Вернуться, чтобы так спятить?.. Что же со мной происходит?

И вспоминаю, что потерял своего последнего друга, потерял товарища, я остался один в этом утреннем насыщенном неопределенностью тумане. Или мне все привиделось?.. Нет, пистолет на холодной коже... Разве это достойное оружие для убийства? Им можно только забивать гвозди или пустить пулю в лоб, не более того.

Вероятно, уже сообщено, что в этом мире есть я - я вооружен и опасен. А я беспомощен, как ребенок, потерявшийся в толчее большого магазина.

Если не покину замкнутое пространство авто, и, если скоро не закончится этот обволакивающий волю бесцветный туман, я пущу пулю в лоб... Или сойду с ума... Или снова предам себя.

И принимаю решение - сейчас пойдет подъем, а после - спуск, и там, внизу, есть мостик; мост деревянный, неухоженный с хилыми перилами. Я вырулю на этот мостик джип, коим был однажды куплен, как вещь...

Знаю, то, что я делаю - глупо и бессмысленно, знаю это, и тем не менее не могу поступить иначе. Я хочу ещё пожить и посмотреть, что у меня из этого выйдет.

... Автомобиль трясет на трухлявых бревнах. Резкий поворот руля и падение из открытой дверцы. Мог бы выпрыгнуть красиво, как из самолетного люка, да нынче не в форме.

Неловко вываливаюсь из открытой дверцы и вижу, как, ломая ненадежную преграду и скрежеща днищем, медленно опрокидывается...

Капли тумана на бампере, они ртутные по цвету.

И в этот момент - зуммерная трель телефона. Сквозь скрежет металла, сквозь тумана, сквозь тишину ещё омертвевшего за зиму леса я слышу эту трель... Кто, спрашиваю себя. Кому ты нужен, герой? Кому понадобился в такой час?

Неужели мой друг Серов вернулся о т т у д а? Это была бы самая его замечательная и удачная шутка. Я бы так смеялся, что мои швы, прошитые леской, разорвались. Жаль, что мой товарищ не может больше удачно шутить. Это всего-навсего кто-то ошибся номером.

Присаживаюсь у рваного края мосточка. Хлопья трухи кружатся на цинковом фоне воды... прах и тлен... Вся наша жизнь - прах и тлен...

Меня мутит. Вспоминаю - как в мертвом рту моего друга плавал обмылок языка. Я это вспоминаю и меня вырывает в стылую чистую протоку, и сквозь слезы вижу: в уплывающей блевотной массе две таблетки. Подобные таблетные колесики заметил на ладони у Сашки, он тогда их жадно заглотил, хотя уже был мертвым.

Город войны жил по своим законам - цыкали пули снайперов, лопались мины, ныла авиация, наугад молотила артиллерия, тянулся дым от нефтехранилищ.

– Ха, - сказал Ваня.
– Гляди, Алеха, снег, - и подставил ладонь.

– Снег, - согласился я.
– Еще белый, потом будет, как сажа.

– Хорошо сейчас у нас, - замечтался; снежинки дрожали на его ресницах, как снег на лапах ели.

– Ты про свое Срелково?
– догадался.

– Ага. В баньку бы сейчас, веничек березовый да вдовушку сдобную...

– Вдовушка подождет, - просматривал мертвую, как человек, улицу.
– А Сушков нет.

– Вроде тихо? Не нравиться мне...

– Ладно, война - х... йня, главное - маневры, - сказал я. Подстрахуй, Ваня.