– Ну ты, Верка, даешь! – восхитилась Аня. – А говорила, ничего интересного! И что ты сделала?

– А что мне оставалось делать? Я же ночью не выберусь из этой глухомани. Сказала ему, кто он такой есть. Он разозлился. «Никто, – говорит, – не собирается посягать на вашу невинность. Если, конечно, вас именно это тревожит. Но может быть, вы боитесь не совладать с собственными инстинктами? Так здесь вам ничего не обломится – вы совершенно не в моем вкусе». Ты представляешь, какой нахал?!

В общем, показал он мне мою комнату. Запоров, естественно, никаких. «Ну, – думаю, – живая не дамся». Даже раздеваться не стала, прикорнула на диванчике, как командировочный на вокзале. Только задремала, слышу – дверь со скрипом отворяется. Я вскочила, сердце бьется, смотрю в черный проем – нет никого. «Сквозняк, что ли?» – думаю. И вдруг – шаги. Не в коридоре, в комнате! Я вся похолодела. Хочу закричать – и не могу. Как в кошмарном сне. А на полу от фонаря за окном полоса света. И я вижу, как в эту полосу входит попугай!

– О Боже! – выдохнула Аня. – А я думала, Потапов!

– Да оба они одним миром мазаны! – в сердцах отмахнулась Вера. – Я его спрашиваю, попугая этого: «Что пришел, Кеша? Не спится тебе?» А он как заорет дурным голосом: «Жрать давай, шалава! Чего скалишься?» Я чуть в обморок не упала.

– О! – оживилась Аня. – Это его любимое выражение!

– Это, по всей видимости, любимое выражение его хозяина! – ядовито обличила Вера. – «Может, – говорю, – тебе еще перья почистить?» А он клювом щелкает. Страшно! «Сейчас, – думаю, – долбанет по темечку, и никто не узнает, где могилка моя». Вот вроде безмозглая птица, а такое впечатление, будто все понимает.

Смотрю, веник стоит в углу возле двери. «Ну, – думаю, – берегись! Сейчас я тебя, гада, отсюда вымету!» А он почуял, чем дело пахнет, по комнате мечется и верещит истерически, как резаный: «Эвакуируйте людей! Эвакуируйте людей!» Я за ним с веником. Дурдом, одним словом. Наконец загнала его в угол, только веник подняла, а он видит – деваться некуда, головку склонил и так кротко, проникновенно спрашивает: «Хочешь чаю?»

Слышу – батюшки-светы! – Потапов у двери заливается младенческим смехом. Я перепугалась, как дурочка, веник за спину. А он так ехидно: «Вот спасибо вам, Вера Петровна! Убраться надумали? Да здесь-то чисто. Вы бы лучше на кухне разобрались». Ну тут уж я все ему сказала, что хотела. «И, – говорю, – не удивлюсь, если выяснится, что вы нарочно подослали ко мне своего питомца». Он глаза вытаращил. «Неужели, – спрашивает, – я похож на дебила?» «Очень даже похожи, – отвечаю, – особенно если послушать вашу жену и вашего попугая».

Он разозлился, взял свою птичку, а этот двуличный Кеша головкой трется, как кот, клювом его за ухо щиплет, курлычет что-то сексуальное. Цирк, одним словом. Ну и говорит он мне так высокомерно: «Ложитесь спать, Вера Петровна. Больше вас в этом доме никто не потревожит. А завтра утром я вас отвезу». «Как же, – спрашиваю, – вы меня отвезете, если у вас бензин кончился?» «А зачем, – говорит, – вам бензин, если вы и на своем венике прекрасно долетите?..»

– А я вчера узнала, что Артем встречается с Тасей, – печально сказала Аня. – У меня за спиной.

– Как же ты узнала? – удивилась Вера.

– Стаська вчера случайно проговорилась и страшно перепугалась. Я спрашиваю: «Почему же ты мне ничего не сказала?» А она говорит: «Я боялась, что ты запретишь мне с папой встречаться». Понимаешь, какая странная произошла метаморфоза? В ее глазах виноватой осталась я! Не важно, что он там натворил на стороне, – я выгнала его из дома и разбила семью. У вас будет то же самое, – мрачно предрекла она Вере.

– Да тьфу на тебя! – заволновалась та.

– Ребенок всегда будет тосковать об утраченном отце и винить мать за то, что не смогла его удержать. Мне одна старая мудрая черепаха сказала: «Анечка, вы просто воспользовались ситуацией, чтобы разорвать отношения, которые давно себя изжили. В противном случае вы бы закрыли глаза на адюльтер своего мужа и переждали его, как болезнь, которая, увы, всегда проходит». Я сначала даже засомневалась, что, может быть, так оно и есть. А сейчас вижу – ничего подобного. Просто я не понимала, что счастлива. А теперь поняла и так скучаю...

– Может, тебе сделать первый шаг?

– Ты бы сделала?

– Я весь год бежала ему навстречу, а он улепетывал от меня во все лопатки. И вот улепетнул...

– Значит, все эти теории не стоят выеденного яйца. Ты пыталась сохранить семью, держала Лешку двумя руками, а он выдрался и ушел. Я дала под зад коленом, а теперь жалею. Плачу кровавыми слезами. Но ни за что, ни за что не покажу ему этого!

– А про Зойку ничего не знаешь? – осторожно спросила Вера.

– Мать ее ко мне приходила, плакала. «Не держи, – говорит, – зла». А Зойка в Москве живет, одна – не одна, я не спрашивала.

– Ань, а ты говорила, что за тобой увивается шлейф поклонников, – лукаво напомнила Вера.

– Ты бы видела этих поклонников, – усмехнулась подруга. – Один другого краше.

– Красота для мужчины не главное.

– Ты никогда не замечала, что банальные истины изрекаются как откровение Божие?

– А ты когда-нибудь пробовала опровергнуть хоть одну банальную истину?

– Нет, – честно призналась Аня, – не пробовала. Но в данном случае я говорю не о физическом совершенстве, а о степени удаленности от бессмысленного скотского существования.