Он смочил кончики пальцев остатками портвейна и легко прикоснулся к ее соску, ощутив, как напряглась грудь Пруденс. Так было в юности, в ту ночь, когда он лишился девственности, и Тристан ощутил желание, которое уже давно его не посещало.

Кожа ее груди уже не была такой гладкой и эластичной, как много лет назад, когда он прикоснулся к ней в первый раз. Он закрыл глаза и вспомнил, как, горя от нетерпения, впервые увидел ее грудь и как его охватило возбуждение, когда он дотронулся дрожащими пальцами до ее тела. Тристан коснулся губами соска, слизнул капельку портвейна. Затем сорвал покрывало и сбросил его на пол.

Пруденс приподняла колени и начала развязывать ночную рубашку.

– Почему ты не хочешь рассказать, что тебя действительно тревожит, Тристан?

Его губы выпустили сосок и начали медленно спускаться вниз.

– Почему ты думаешь, что я встревожен?

Она решительно оттолкнула его и села, закрыв грудь подушкой. В ее глазах появился гнев.

– Я всегда считала тебя своим другом.

Резкость ее слов удивила Тристана. Возбуждение пропало.

– Конечно, ты мой друг, - удивленно произнес он.

– Тогда перестань играть со мной в прятки. Я слишком стара для подобной чепухи. И всегда знаю, когда тебя что-то тревожит, - я разбираюсь в твоих настроениях лучше тебя самого. Обычно ты рассказываешь мне обо всем. Зачем же сегодня разыгрывать скромника?

Тристан вздохнул: она его поймала. Он испытывал грусть. Отвратительно, когда видишь, как женщина, которую любил и с которой множество раз делил постель, начинает становиться похожей на твою мать. Жуткое напоминание о том, к чему в конце концов приводит старение, заставляло думать о потере, в возможность которой он не хотел верить.

А еще он мучительно боролся с воспоминаниями о Рапсодии.

Тристан не мог забыть ее с того самого момента, как она покинула его замок. Более того, мысль о Рапсодии, которая по собственной воле помогала полководцу болгов, заставляла его кровь кипеть. Когда он представлял себе Рапсодию в объятиях полукровки, в нем вспыхивала совершенно необъяснимая ярость - а ведь он провел в ее обществе совсем мало времени и не должен был даже помнить ее имя.

Он взглянул на Пруденс и улыбнулся, заметив, как пристально она на него смотрит.

– Хорошо, - со вздохом проговорил он.
– Я расскажу тебе, если моя история не помешает нам заняться любовью. Мадлен скоро будет здесь, и я хочу максимально использовать оставшееся в нашем распоряжении время.

Пруденс радостно улыбнулась:

– Как пожелаете, ваше высочество!

Тристан смотрел в потолок, дожидаясь, пока ее руки и его скрытые мысли помогут ему вновь ощутить желание.

– Ты знаешь земли, которыми когда-то управляли намерьены? Канриф?

– Смутно, - ответила Пруденс, продолжая гладить его тело.
– Где-то в горах, на востоке?

– Да, правильно. Вот уже четыреста лет там живут фирболги.

Пруденс провела ладонью по рубашке, скрывающей грудь Тристана, потом ее пальцы сжали его плечи.

– А кто такие фирболги? Тристан рассмеялся:

– Не кто, а что... Они - чудовища, человекообразные существа, которые питаются крысами и друг другом. А также людьми, если тех удается поймать.

Пруденс сделала вид, что ей ужасно страшно, и стянула с него рубашку. Отсветы пламени заплясали на его мускулистых руках и плечах. Он совсем не изменился с их первой ночи.

– Звучит ужасно.

– Они такие и есть, уж поверь мне. Каждый год я пытаюсь покончить с ними. Армия находит мародеров-фирболгов в окрестностях Бет-Корбэра. Приближается время, когда мне пора встать во главе своих войск.

Пруденс поставила ступни обеих ног ему на грудь. Потом мягко столкнула его с постели, в результате чего он оказался на коленях на полу.

– Получается, что ты делаешь это каждый год в течение последних десяти...

– Почти двадцати лет. Раньше этим занимался отец.

– Хорошо, двадцати. Если все эти годы ты отправлялся в поход, почему так тревожишься сейчас?

Тристан взял ее за ноги, опрокинул на спину и со смехом потащил к краю кровати. Потом раздвинул ее колени и наклонился вперед.

– Похоже, у них появился новый полководец. Однако я не очень понимаю, что это может изменить. Недавно он прислал эмиссара - женщину, которая в чрезвычайно резкой форме сообщила мне, что они окажут сопротивление, если мы не откажемся от многовековой традиции "Весенней чистки".