Надирил задумался.

–  Шанд! Да, так он называет себя теперь. Он один из величайших...
– он сделал паузу, искоса поглядывая на гостей, - картографов, каких я когда-либо встречал. В наше время это искусство умирает. Ты его знаешь? Как он?

–  Впервые я познакомилась с ним в Туллине в конце осеки. Он мне очень понравился. А затем в Туркаде он помог мне найти бот.

–  Я тоже видел его в Туркаде, - заявил Мендарк.
– Шатался, вмешиваясь во все и напуская на себя загадочный вид, как всегда. Старый дурак!

–  Он нашел для нас Пендера, - мягко возразила Таллия. Несмотря на краткое знакомство, она считала Шанда другом, и ей не хотелось слышать, как его оскорбляют.
– Ты мне не сказал, что видел его в Туркаде.

–  Не один Шанд такой скрытный, - заметил Надирил.

Наконец пустые тарелки убрали и принесли чашки с ячменным чаем, на поверхности которого плавали коричневые зернышки.

Сумерки сгущались, и на небе появлялись звезды. Вернулся слуга с лампами, которые он повесил у гостей за спинами, так что мерцающий желтый свет падал на стол.

Мендарк, взяв Таллию под руку, пошел взглянуть на город сверху. Надирил беседовал с Лилисой. В середине ее бессвязного рассказа он остановил ее вопросом:

–  Ты умеешь читать и писать?

–  Я умею читать. Мой папа меня учил. Вывески и письма. А однажды я читала книгу, когда была маленькой. Но я ее уже знала, так как Джеви много раз рассказывал мне истории из нее. Я чуть-чуть умею писать - буквы, свое имя, имя Джеви. Да и писать было не на чем - разве что на земле. Хотелось бы мне уметь писать.

–  Зачем, дитя? Что в этом хорошего?

–  Ты знаешь, что случается с уличными девчонками и мальчишками, когда они вырастают, если ничего не умеют делать?

–  Знаю, - серьезно ответил он.

–  Я этого не хочу. Я хочу делать что-то умное, как Лиан, и Таллия, и ты.

–  И Мендарк?

–  Он слишком умен для меня. Я хочу читать Предания. Лиан как-то раз рассказал мне одно, - произнесла она с блестящими глазами.
– Это было чудесно. Даже чудеснее, чем те, которые Джеви...
– Она замолчала, чувствуя, что предала память своего отца.
– Я хочу читать книги. У тебя, должно быть, много книг. Сотни.

–  Да, у нас их много, - сказал Надирил без улыбки.
– Возможно, сотня сотен сотен. Больше, чем где-либо еще на Сантенаре.
– Он прервался, потом пристально взглянул на девочку.

–  Что ты хочешь у меня попросить?

Она сглотнула и, ничего не ответив, отвернулась.

–  Я не могу, - прошептала она.

–  Давай, дитя, конечно, ты можешь. Не такой уж я свирепый, не правда ли?

–  Я хочу читать и писать больше всего на свете, но у меня нет денег заплатить тебе за обучение.

Казалось, глаза старика видят ее насквозь.

–  У тебя совсем нет денег?

–  Есть, - пылко ответила Лилиса.
– Но это чтобы найти моего отца. Я не истрачу ни гринта на себя, пока он не найдется.

–  Очень хорошо. Ты хочешь читать и писать. Иди сюда, и я тебя проверю.
– Он вынул из кармана тоненькую книжку и, открыв на первой странице, передал ей.
– Это старинное зурское "Сказание Сказаний". Ты его знаешь?

–  Нет.

–  Почитай его мне.

Лилиса читала, запинаясь и спотыкаясь на именах, и только через пять минут дошла до конца страницы.

–  Достаточно, - произнес Надирил.
– Это никуда не годится.
– Он с суровым видом порылся в другом кармане.
– Вот кусок бумаги и карандаш. Запиши то, что ты сейчас прочитала.

В ужасе посмотрев на него, Лилиса низко склонилась над бумагой и начала выводить крупные детские каракули. Пролетело десять минут, и она подала Надирилу бумагу.

–  Это все?
– спросил он, глядя на пляшущие строчки, перечеркнутые слова и пятна от слез.

–  Нет, но бумага кончилась.

–  Бумага очень дорога, дитя. На деньги, потраченные на этот лист, ты могла бы жить неделю. Это не годится. Никуда не годится. Я должен тебя научить. И научу.

–  Научишь?
– воскликнула девочка и, схватив его высохшую руку, поцеловала ее. Таллия и Мендарк обернулись посмотреть, что происходит.
– Но мне же не расплатиться с тобой!

–  Ты можешь упорно работать?

–  Никто не будет работать упорнее. Я буду мыть полы...
– Надирил поднял руку, и Лилиса замолчала.

–  Не достаточно. Мне бы хотелось, чтобы ты работала упорнее, и работа была более тяжелая.

–  Это все, что я умею делать, - сказала она со слезами на глазах.