Шрифт:
Рафаэль не пошевельнулся, разглядывая ее с презрением.
– Не забывай, что я еще твой муж. И у меня есть все права здесь находиться.
– Нет у тебя никаких прав!
– Успокойся. Не всяким правом человек желает пользоваться, - отпарировал он.
– Что заставляет тебя жить здесь? Неужели... неужели у папы неприятности?
Она с трудом распрямила плечи.
– Я не шучу. Если ты сейчас же не уберешься, я...
Рафаэль иронично рассмеялся.
– Ну давай! Вызывай полицию. Хоть посмеюсь... Самая пустая из всех угроз, и ты прекрасно это понимаешь. Все что угодно, только не огласка.
– Ты так считаешь?
– неуверенно отступая под его натиском, спросила она и, побледнев, опустила голову, как бы признавая свое поражение.
– Ты ошибаешься.
– Не понимаю, а чего, собственно, ты так боишься?
– Он помолчал. Подняв на него глаза, Сара столкнулась с неприкрытой неприязнью во взгляде его золотистых глаз.
– Какое лицемерие! У тебя есть причины меня бояться, и ты их прекрасно знаешь. Но чего именно ты боишься? Насилия? Я был бы не против к нему прибегнуть, но мне не хочется в тюрьму - я не любитель тесных замкнутых пространств. Есть пары, которые отмечают приближающийся развод прощальной возней меж простынями, но если мне когда-нибудь настолько будет нужна женщина, я стану убежденным холостяком, - отчеканил он с жестокой откровенностью.
Она чувствовала себя растоптанной. Ей вдруг до смерти захотелось расцарапать ему лицо, но вместо этого она съежилась, желая только одного туг же умереть. Но постепенно обреченная, оскорбленная и отверженная женщина все-таки взяла в ней верх.
– Я ненавижу тебя, - затравленно пробормотала она.
– Что ж, это уже что-то. Ненависть - это хоть какое-то чувство. Значит, еще не все потеряно, - ответил он без всякого выражения.
– С кем это ты сегодня была?
Она резко отвернулась - он нападал на нее, как и прежде, а она, не в состоянии скрыть свои чувства, доставляла ему массу удовольствия, и это мучило ее. По правде говоря, она уже давно собой не владела. И сейчас чувствовала себя незащищенной, совершенно не способной управлять собой.
– А тебе-то что?
– Так, интересно. Почему бы не задать такой вопрос собственной жене?
– Он издевался над ней каждым своим словом, каждым звуком.
– Хотя в твоем случае он, вероятнее всего, просто замерзнет прежде, чем ты допустишь его до себя.
Выведенная из себя этой насмешкой, она резко обернулась к нему:
– Ты так уверен?
Рафаэль замер, сведя над проницательными светло-карими глазами иссиня-черные брови.
– Эта твоя чертова самоуверенность!
– судорожно пробормотала она. Ты даже мысли такой не допускаешь! Сам позволяешь какой-то шлюхе лапать себя буквально в шести футах от меня, а стоит...
– Шлюхе?
– Puta!
– выпалила она, чувствуя, как у нее кружится голова от ярости и унижения.
– No es*, - тут же отпарировал Рафаэль.
– Я никогда не опускался до того, чтобы платить женщинам, mufieca mia.
– Не называй меня так!
– выпалила она.
– Никакая я тебе не кукла!
Не сводя с нее взгляда, под которым она себя чувствовала очень неуютно, он слегка склонил голову набок, и на его пышных черных волосах заиграли блики света.
– Ты мне возражаешь? Increible. Ты споришь...
– он с удивлением втянул воздух.
– Ты даже кричишь!
Эти слова свели на нет столь необычную для нее дикую злость, и она почувствовала себя слабой и разбитой.
– Пожалуйста, уходи, - прошептала она.
– Кто научил тебя кричать?
– спросил он, не обращая внимания на ее просьбу.
– Очень здоровый признак. Мне это нравится.
Она зажала уши руками.
– Ты сведешь меня с ума.
– Это как раз то, что однажды ты проделала со мной. Ты растоптала мое сердце. Два года мучений, - с болью в голосе пробормотал Рафаэль, сжимая в узкую линию чувственные губы.
– Я дал тебе все. Ты же - ничего. Ты была щедра, как скупец. Ни одна женщина не позволяла себе делать со мной то, что сделала ты. Рог Dios, ты мне принесла столько страданий, что, честно говоря, я сам не понимаю, почему я стою сейчас перед тобой с опущенными руками...
Она вдруг глухо рассмеялась.
– Это единственное, чем ты еще можешь похвастать...
Кровь хлынула ему в лицо.
– Да как ты смеешь?
Эта столь знакомая ей интонация грозила бурей, и она нервно облизала губы.
– Ты считаешь, что я требовал от тебя чегото сверхъестественного? спросил он сквозь зубы.
– Всякий раз как я до тебя дотрагивался, у меня было такое ощущение, будто я животное. Ты лежала подо мной как кусок льда, снисходя до моей грязной похоти!
Теперь покраснела Сара и потому резко отвернулась, не желая, чтобы он видел ее лицо.
– Хам...
Он коротко выругался.
– Ты единственная женщина, которая меня так называет... обзывает, поправился он со скрытым намеком.
– Подумать только, а ведь когда-то я был от тебя без ума... ужас какой-то.
– Взаимно.
Боль накатывалась на нее волнами. Рафаэль еще не разучился произносить красивые воодушевленные речи.
– Хам, - повторил он.
Сара побелела, смутившись. Где-то в глубине души она тешила себя надеждой, что он испытывал к ней настоящую страсть. Но вот он стоял перед ней со сжатыми кулаками и горящими от ярости глазами. Кем-кем, а хамом он никогда не был. Скорее наоборот - для такого горячего и страстного человека он был просто олицетворением ласки, терпения и доброты. Только ей от этого не легче. Она так и не смогла переступить через свои предрассудки.