– Ну и как же ты перестал летать?
– спросил под конец Конд.

– Как?
– Юрд улыбнулся, и морщины его разгладились.
– Очень просто: я побывал на Хрисе.

– Я тоже бывал на Хрисе, - недоуменно ответил Конд, - однако летаю до сих пор.

Юрд перестал улыбаться и отодвинулся от стола. Он обошел комнату своей вялой походкой и пригасил освещение. Заглянул зачем-то в коридор и сразу же вернулся. Подошел к нам и сел, подперев голову руками.

– Вот что, - сказал он, - каков план вашей экспедиции? Тот же, что и в прошлый раз?

– Да, примерно, - ответил я, - летим на орбитальном корабле, с него и намечается спуск на планету.

– Я так и думал, - сказал Юрд, - и все же у меня есть к вам просьба. Я знаю, что по плану спуск на Хрис не предусмотрен, но я сам достаточно летал в космосе, чтобы представлять себе, как иногда ломаются самые продуманные планы (увы, он оказался прав). Одним словом, не исключена возможность, что вам придется совершить посадку на Хрис. Если это произойдет и вы встретитесь с персоналом хрисской станции, то разыщите там инженера Мэрса и передайте ему вот это.

Юрд опустил руку в карман и извлек металлический цилиндр.

– Здесь письмо, - он положил цилиндрик на стол, - не пытайтесь его вскрыть, вам не удастся сделать это, не повредив футляр, а самое главное - вы все равно не сможете прочесть, оно зашифровано. Я вам верю, но в тех пределах, которые мне самому дозволены. Возьмите его. Бери ты, Антор, и храни, а ты, Конд, возьмешь, если с Антором что-нибудь случится.

Голос Юрда звучал твердо, и мы чувствовали, как он приобретает над нами какую-то необъяснимую власть.

– Никому о нем не говорите, ни единой душе, так будет безопаснее для вас самих. Ясно?

– Очень даже, - проговорил Конд.
– Мы возьмем письмо, только это для тебя, Юрд, остальное нас не касается.

– Пусть остальное вас не касается. Если на Хрис садиться не будете, выбросьте его на обратном пути в космосе. Вот и все, а теперь идите, уже поздно.

Мы поднялись.

– Прощайте, желаю вам удачи. Арбинада трудная планета, хотел бы быть с вами.

Пока мы шли до двери, Юрд начал наводить в комнате прежний порядок; я заметил это, покидая его жилье. Когда мы выбрались из здания, он прокричал нам вслед старое пожелание астролетчиков:

– Счастливой посадки!

– Счастливой посадки!
– ответил Конд и помахал рукой, обернувшись назад к слабо освещенному дверному проему, где неясной тенью виднелась фигура Юрда.

Мы зашагали к дороге между шумевшими на ветру кустами, чутьем угадывая в темноте свой путь. Оставленной машиной никто не успел воспользоваться - она стояла на месте. Конд, усевшись за руль, проговорил:

– И что за дела у Юрда, не понимаю! Если бы это был не он, а кто-нибудь другой, ни за что не стал бы ввязываться в темные махинации, терпеть их не могу Всегда они скверно кончаются. Ты что по этому поводу думаешь?

А я тогда ничего не думал. Я вспомнил о Юринге, которая ждала меня дома. Думать обо всем этом я начал только теперь.

10

Особенно мне запомнился последний день, проведенный в Хасада-пир оазисе. Я заметил между прочим, что дни, которые замыкали тот или иной отрезок моей жизни, почти всегда преподносили мне хорошее или плохое, но памятное событие. Так случилось и тот раз. На первый взгляд, все произошло довольно неожиданно для меня, хотя, оглядываясь теперь назад, я понимаю, что предшествующие дни, шаг за шагом приводили меня к принятому тогда решению. Радость, горе, отчаяние и счастье, которые пережила Юринга, настолько врезались мне в память, что я отчетливо вижу каждое сделанное ею в тот день движение, слышу каждое произнесенное слово.

Полуденное солнце то скрывалось в облаках, то вырываясь на волю, светило прямо в окно, против которого, забравшись с ногами в кресло и свернувшись в тесный комочек, сидела Юринга. Она была задумчива и печальна. Ее большие темные глаза с самого утра смотрели на меня с затаенной грустью. Я и сам чувствовал себя необычно, на душе было неспокойно и какая-то неясная тоска тяготила меня. В оставшиеся предотлетные часы от нечего делать я то прохаживался из комнаты в комнату, то подолгу смотрел в окно, мысленно прощаясь с красочными пейзажами этого уголка нашей планеты. Временами я подсаживался к Юринге, пробовал шутить, надеясь развеять ее грустно, не достигнув успеха, снова поднимался, ощущая какую-то странную раздвоенность и смутное беспокойство. В довершение всего во мне тлело предчувствия неотвратимой утраты, которое не оставляло меня ни на минуту, но и не проявлялось настолько сильно, чтобы с этим чувством можно было бороться. Постояв у окна, я снова подсел к Юринге и взял ее руку. Рука была холодна и безжизненна.

– Что с тобой, Ю, ты сегодня такая же мрачная и безвольная, как вот та тучка, которую несет ветер, и вы обе готовы пролиться дождем... Будь веселой, как эти дни.

Она слабо улыбнулась, но ничего не ответила, лишь пальцы шевельнулись в моей руке.

– Смотри, что я тебе купил... вот, ты же любила этот цвет, ты как-то говорила.

Я достал липруну и положил ей на колени.

– Нравится?

– Да, красивая... Спасибо, но мне бы хотелось совсем другое.

– Что же?

– Что-нибудь лично ваше, какую-нибудь пустяковую вещицу, но вашу, а не купленную на ваши деньги.