– Работы по переоборудованию мы сможем произвести сами. У нас есть инженер, только укажите, что и как надо делать, - пояснил Жуковский.

– Кто имеется у вас из медицинского персонала?

– Ротный фельдшер и добровольная сестра Назаренко, - сообщил Жуковский.

– Пришлем еще одну сестру - и хватит, - обрадовались эскулапы.
– Можно двигаться и домой. Как у вас дела, господин кладоискатель? Может, присоединитесь к мам?
– спросили у подошедшего интенданта.

– Придется приехать в другой раз! По-видимому, все вывезено с батареи в потайное место, - сумрачно отозвался чиновник.

– Приезжайте хоть сто раз, ничего не сыщете!
– усмехнулся Борейко.

После отъезда генерала и врачей Жуковский вызвал к себе Назаренко и спросил его напрямки, не он ли сообщил об излишках продовольствия на Утесе.

– Я себе, вашскродие, не враг! Сам из солдатского котла харчуюсь, - даже обиделся фельдфебель.

– Разыщи кто и доложи мне, - распорядился капитан.

Прошел день, другой, а виновный не находился.

Борейко ругал солдат и требовал найти доносчика во что бы то ни стало.

Наконец Родионов доложил, что донес интендантам писарь Пахомов.

– После службы он метит в жандармы, вот теперь и практикуется, - пояснил он.

– Я с ним расправлюсь сегодня же, - объявил поручик.

– Не стоит вам, вашбродь, об него руки марать. Мы сами тишком да миром накажем его так, что всю жизнь помнить будет.

– Чур, только не до смерти, - предостерег Борейко.
– А то начнутся суды да пересуды, и командиру роты и мне может нагореть.

В ту же ночь писаря подкараулили, когда он вышел на двор, и устроили ему темную. Борейко сквозь сон слышал приглушенные крики и сопение, но вмешиваться не стал. Наутро, избитый до потери сознания, с переломанными ребрами, Пахомов был отправлен в госпиталь, где провалялся больше месяца, но не подмел ничего рассказать о случившемся с ним происшествии.

На Утес неожиданно приехала Рива. Сойдя с линейки, она сняла свои два чемодана и беспомощно стала озираться вокруг.

– Зачем изволили к нам пожаловать, сударыня?
– окликнул ее из окна Жуковский.

– Нельзя ли видеть Борейко или Звонарева? Я назначена сюда сестрой.

– Милости просим, сестрица, - приветливо проговорил капитан, выходя на крыльцо.
– Позвольте, я поднесу ваши чемоданы.
– И он ввел Риву в свою квартиру.
– Я сейчас прикажу позвать поручика и прапорщика. Простите, не знаю вашей фамилии, сестрица.

– Блюм.

– Капитан Николай Васильевич Жуковский.

– Очень рада познакомиться.
– И они обменялись рукопожатием.

– Ривочка, каким ветром занесло вас сюда?
– спросил вошедший Борейко.

– Я назначена на Утес в лазарет для слабосильных, только я ничего здесь не знаю.

– Мы немедленно прикомандируем к вам Сергея Владимировича, он все покажет и расскажет, - улыбнулся Жуковокий.

– Он и без этого станет около Ривочки на мертвые якоря, - заметил Борейко.

– Не смейте обижать Сережу, он славный мальчик и никогда ничего лишнего себе не позволит.

Вскоре появился и обрадованный Звонарев.

– Переселяйся-ка, брат, из своей комнаты ко мне. Она нужна Ривочке, встретил его Борейко.

Появление Ривы на Утесе - внесло оживление в жизнь батареи. Звонарев под различными предлогами целый день "советовался" с ней. Борейко подсмеивался над Акинфиевым, предсказывая появление у него неких костных новообразований на голове.

Жуковокий целыми вечерами рассказывал ей о своей семье. Гудима усиленно подкручивал усы. Даже Чиж пытался быть элегантным кавалером, но успеха не имел. Шура, вначале стеснявшаяся присутствия Ривы, быстро сдружилась с ней.

Солдаты на батарее - и те гадали, кто завоюет благосклонность Ривы.

– Не иначе, как прапорщик, - он за нею вовсю ухлестывает, - предрекал Лебедкин.

– Нет, ребятки, - вмешивался Блохин, - командир женат, у Гудимы - Шурка, у прапора - Варька, один наш Медведь холостяком ходит. Она ему и достанется, помяните мое слово, - уверял он.

Но поручик продолжал, к великому огорчению Блохина, относиться к Риве с чисто дружеской иронией.

Вечером, в день приезда Ривы, Борейко собрал солдат и организовал хоровое пение. В тихом вечернем воздухе понеслись стройные звуки мощного мужского хора.

Поручик перекрывал всех своим могучим басом. На небе мерцали по-южному яркие звезды. В воздухе проносились блестящими точками летающие светлячки, с берега доносился извечный шум прибоя, да по темной поверхности моря ползали бледные щупальца прожекторов. И над всем этим лилась широкая русская песня...

Из-за гор глухо доносилась отдаленная стрельба. Рива сидела как зачарованная рядом с Жуковским.

– Часто у вас бывают такие прекрасные концерты?
– спросила она.

– Почти каждый день. Борис Дмитриевич большой мастак по этой части.