– Ты что, парень, не слышал, как я зову? – рассердилась тетушка Ли Энни.

Уордел перемахнул через кровать и встал.

– Привет, Уордел, – сказала я.

Уордел поглядел на меня, словно не узнавая, и рванул куртку с крюка на стене.

– Куда это ты собрался? Ты не слышал, я звала тебя обедать?

Не обращая внимания на бабушку, Уордел отворил заднюю дверь и выскочил из дома.

Тетушка Ли Энни проследила, как он прошел, и вернулась ко мне.

– Ешь, детка, пока не остыло.

Я зачерпнула горох.

– Тетушка Ли Энни, а почему Уордел так мало говорит?

– Когда ему хочется, он говорит, – ответила она, усаживаясь напротив меня.

– А со мной почти ни слова.

– Что верно, то верно, он бережет слова, но, знаешь, если уж этот парень откроет рот, он всегда скажет что-нибудь толковое, вот ведь как. А уж если ему что нравится, он уж так это оберегает. Пусть человека или вещь какую, завсегда старается оберечь. Тут он всегда на страже. – Она кивнула на комод: – Видишь вон?

– Губную гармошку?

– Да, да. Ее привез Уорделу Рассел, аккурат когда был у нас недавно. Уордел играет на ней, ну словно говорит. Очень уж хорошо играет. Его мама ведь очень любила музыку, знаешь?

– Я не помню ее.

– Да и не можешь. Она умерла вскоре как родился Уордел. Так у меня появился второй внук, которого мне пришлось самой растить. Первый – Рассел. Моя дочка Труси оставила его мне, когда во второй раз замуж вышла.

Мне хотелось еще спросить про Уордела, но тетушка Ли Энни не дала: она снова взялась за голубой конверт и переменила тему разговора.

– Как у тебя с письмом, Кэсси?

– С чем?

– Ну, почерк у тебя какой? Такой же красивый, как у твоей мамы?

Я пожала плечами.

– В общем, ничего, нормальный.

– Сейчас уж постарайся, чтоб был совсем хороший, а не просто нормальный. Потому как я хочу попросить тебя написать за меня письмо, а потом взять его домой и показать маме, чтобы она посмотрела. Завтра я собираюсь отправить его по почте. Как ты думаешь, справишься?

– Конечно, мэм.

Мы кончили обедать, и тетушка Ли Энни дала мне прочитать письмо. Оно было от дочери человека, у которого тетушка Ли Энни обычно работала. Она сообщала, что человек этот умер.

– Хейзел прислала мне еще вот эту книгу. – И тетушка Ли Энни протянула ее мне.

Я глянула на обложку: «Конституция штата Миссисипи. 1890 год» – увесистый том большого формата. Я открыла его. Шрифт был мелкий, слишком мелкий, и читать было трудно. Я прочитала вслух несколько строк, но мне стало скучно, и я бросила.

– Тетушка Ли Энни, здесь ничего не понятно. Зачем она вам ее прислала?

Тетушка Ли Энни громко рассмеялась:

– Глупышка, ведь эта книга принадлежала отцу Хейзел, а он был судья. Так вот, я частенько пробиралась в его кабинет, когда его там не было, и пробовала читать эту книгу. Ох, а однажды он меня застал, когда я читала, и сказал: «Ли Энни, как же тебя угораздило заняться чтением того, что тебя не касается?» А я ему: «Ведь вы же сами говорили, что в этой книге сказано про каждого из нашего штата Миссисипи, вот я и хотела найти, что тут про меня написано». Он вроде как смутился и говорит, что книга эта только для белых и мне не надо ее трогать. И еще говорит: мол, если я хочу что узнать, могу спросить его, и он мне все объяснит. – Она снова рассмеялась: – Что ж, вот теперь я хочу сама в этом разобраться. Зачем мне спрашивать старого белого господина, он-то мне скажет, только что сам захочет, чтоб лишнего чего не узнала. – Она задумалась, перебирая огрубевшими пальцами страницы книги. – Соображу, что к чему, и, может, еще пойду голосовать.

– Голосовать?

– Сперва меня опросят, прежде чем голосовать. Какие такие вопросы, вот в этой книге и написано. В конституции.

Тут я поглядела на тетушку Ли Энни ну прямо новыми глазами.

– Тетушка Ли Энни, вы вправду собираетесь пойти голосовать?

Она чуть задумалась, но потом опять засмеялась и покачала головой:

– Куда уж такой старухе, как я! Нет, конечно же, нет. А вот мой папа голосовал. Это было еще во времена Реконструкции. [8] Всем черным тогда дозволили голосовать. Не женщинам, только мужчинам. Он пошел туда, где голосовали, и поставил свой крестик. И ни на какие вопросы не отвечал.

Лицо у тетушки Ли Энни сделалось тут грустным-грустным.

– А потом появились те самые «ночные гости». Мазали дегтем черных, что шли голосовать, били их и линчевали. Моего папу ужас как били… я сама видела. Волочили его по дороге… О господи… – Она снова покачала головой, словно стараясь стряхнуть эти воспоминания. – После уж никто не ходил голосовать, почти что никто… – Она вздохнула и помолчала недолго. Потом посмотрела прямо на меня: – Кэсси, детка, может, захочешь почитать мне из этой книги? Я сама не очень-то обучена читать, а ты так славно читаешь.

– Ой, тетушка Ли Энни, не могу я это читать, непонятно там все.

– Ну ты ж только что так хорошо читала. Или, знаешь, попроси сначала у мамы разрешения.

Я нахмурилась: вот уж в чем я не была уверена, так это захочу ли спрашивать маму, могу я тратить время на чтение каких-то занудных законов штата Миссисипи или нет. Но тетушка Ли Энни не заметила моего колебания и протянула мне бумагу и карандаш и стала диктовать свое письмо. Кончила она как раз когда раздался первый школьный звонок.