– А Камени?

– Он идет с нами.

– Мне здесь страшно! – крикнула Ренисенб. – Даже при свете дня, когда меня окружают слуги, а в небесах плывет Ра. Я все равно боюсь!

Хори поспешил вернуться.

– Не бойся, Ренисенб. Клянусь, тебе нечего бояться. По крайней мере, сегодня.

– А потом?

– Нужно прожить этот день… и я клянусь, что сегодня тебе не угрожает опасность.

Женщина пристально посмотрела на него и нахмурилась:

– Но опасность угрожает всем нам? Яхмосу, отцу, мне? Ты просто считаешь… что я не первая в очереди?

– Постарайся не думать об этом, Ренисенб. Я делаю все, что в моих силах, хотя тебе может казаться, что я бездействую.

– Понятно. – Ренисенб смерила его задумчивым взглядом. – Да, понимаю. Первым будет Яхмос. Враг дважды пытался использовать яд, но неудачно. Будет третья попытка. Вот почему ты не будешь отходить от него ни на шаг – чтобы защитить. А после него наступит очередь моего отца и моя. Кто может настолько ненавидеть нашу семью, что…

– Тише. О таких вещах лучше не говорить вслух. Верь мне, Ренисенб. Попробуй прогнать страх из своего сердца.

Она откинула голову назад и гордо посмотрело ему в лицо:

– Я верю тебе, Хори. Ты не дашь мне умереть… Я очень люблю жизнь и не хочу с нею расставаться.

– Не расстанешься, Ренисенб.

– Ты тоже, Хори.

– И я тоже.

Они улыбнулись друг другу, и управляющий отправился на поиски Яхмоса.

Ренисенб сидела на корточках и наблюдала за Кайт.

Кайт помогала детям лепить игрушки из глины, смачивая ее водой из пруда. Пальцы женщины мяли и формовали глину, тихий голос подбадривал двух серьезных маленьких мальчиков. Лицо Кайт было таким же, как всегда, – ласковым, некрасивым, бесстрастным. Пропитавшая дом атмосфера смерти и постоянного страха как будто совсем ее не коснулась…

Хори просил Ренисенб не думать, но никакая сила в мире не могла заставить ее выполнить эту просьбу. Если Хори знал имя врага, если Иса знала имя врага, то и она сможет его узнать. Наверное, неведение безопаснее, но разве можно с этим смириться? Она хотела знать.

Должно быть, все очень просто – проще не бывает. Совершенно очевидно, что ее отец не мог желать смерти собственным детям. Тогда остаются… Кто остается? Если отбросить предвзятость, то два человека – Кайт и Хенет.

Женщины, обе…

И у обеих нет явной причины для убийства…

Хотя Хенет их всех ненавидит… Да, вне всякого сомнения, Хенет их ненавидит. Она призналась в ненависти к Ренисенб. И разве эта ненависть не может распространяться на других?

Ренисенб попыталась представить, что творится в темных закоулках души Хенет. Жила здесь все эти годы, работала, заявляла о своей преданности, лгала, шпионила, сеяла раздоры… Пришла сюда много лет назад, бедная родственница знатной и красивой госпожи. Видела, как счастлива госпожа с мужем и детьми. Ее саму бросил муж, а ее единственный ребенок умер… Да, вполне возможно, так все и было. Вроде раны от удара копьем, которую однажды видела Ренисенб. Поверхность раны быстро затянулась, но внутри гниение продолжалось, так что рука раздулась и стала твердой на ощупь. А потом пришел лекарь и, прочтя нужное заклинание, воткнул маленький нож в твердую, раздутую, уродливую руку. Из раны хлынула зловонная жидкость… Так бывает, когда прочищают сточную канаву.

Наверное, нечто подобное происходило в душе Хенет. Печаль и боль угасли слишком быстро, а яд внутри остался, породив огромную волну ненависти и злобы.

Ненавидела ли Хенет Имхотепа? Нет, конечно. Долгие годы она обхаживала его, пресмыкалась, льстила… А Имхотеп безраздельно верил ей. Неужели подобная преданность может быть притворной?

А если Хенет была так предана хозяину, могла ли она намеренно причинить ему столько горя?

Но ведь можно предположить, что она ненавидела и Имхотепа… всегда его ненавидела. А льстила намеренно, чтобы пользоваться его слабостями. А может, она ненавидела Имхотепа больше всех? Тогда что доставит больше радости ее извращенному уму, чем такие страдания? Когда его дети умирают один за другим…

– Что с тобою, Ренисенб? – Кайт пристально вглядывалась в ее лицо. – Вид у тебя такой странный.

Ренисенб встала.

– Кажется, меня сейчас вырвет, – сказала она.

– Наверное, съела слишком много зеленых фиников… а может, несвежая рыба.

– Нет-нет, это не еда. Это ужас, в котором мы живем.

– Ах вот оно что…

Это было произнесено с таким безразличием, что Ренисенб удивленно вскинула голову.

– Но, Кайт, разве ты не боишься?

– Пожалуй, нет. – Кайт задумалась. – Если что-то случится с Имхотепом, о детях позаботится Хори. Он честный. Он сохранит их наследство.

– Это может сделать и Яхмос.

– Яхмос тоже умрет.

– Кайт, ты так спокойно об этом говоришь… Неужели тебе безразлично? То есть если умрут мой отец и Яхмос?

Кайт задумалась на мгновение. Потом пожала плечами.

– Мы обе женщины: так что давай начистоту. Имхотепа я всегда считала тираном и непорядочным человеком. А в истории с наложницей он вел себя просто возмутительно – позволил убедить себя лишить наследства собственную плоть и кровь. Я никогда не любила Имхотепа. А что касается Яхмоса… Он ничтожество. Сатипи каждый день им командовала. В последнее время, когда ее не стало, он сделался важным, раздает указания… Яхмос всегда предпочитал своих детей моим, и это естественно. Так что, если он умрет, моим детям это будет только на пользу – я так на это смотрю. У Хори нет детей, и он справедливый. Все, что случилось в доме… печально, конечно… но я тут недавно подумала, что, возможно, все и к лучшему.