– Раз так, то я лучше пройдусь пешком.

Достигнув улицы Рашида, Виктория повернула налево.

Багдад совершенно не соответствовал ее представлениям о нем. Главная улица кишела людьми, машины изо всех сил трубили в клаксоны, пешеходы кричали, в витринах лежали европейские товары, и все вокруг смачно сплевывали, предварительно прочистив горло. Никаких загадочных восточных личностей – большинство в потрепанных западных одеждах, старых армейских или летчицких мундирах, а мелькавшие кое-где закутанные в черное, с занавешенными лицами фигуры почти терялись в разношерстном обилии европейских стилей. Тротуар под ногами отличался неровностями и даже отдельными провалами.

Следуя своим путем, Виктория в какой-то момент ощутила себя оторванной от дома, чужой и одинокой в незнакомой стране. Никакого очарования, только смятение и растерянность.

Достигнув наконец моста Фейсала, она прошла по нему и зашагала дальше. Мало-помалу ее внимание стали привлекать выставленные в витринах вещи: детская обувь и вязаные свитера, зубная паста и косметика, электрические фонарики и фарфоровые чашки и блюдца – все свалено вместе, без разбору. И в этом смешении разносортных товаров, привезенных со всего света и собранных здесь для удовлетворения причудливых и многообразных желаний пестрого, разнородного населения, была какая-то особенная, чарующая прелесть.

Музей Виктория скоро нашла, но с «Оливковой ветвью» ей повезло куда меньше. Привыкшая ориентироваться в Лондоне, она с удивлением обнаружила, что обратиться за помощью практически не к кому. Арабского Виктория не знала. Те торговцы, которые зазывали ее на английском, чтобы всучить свой товар, только бессмысленно моргали, когда она спрашивала про «Оливковую ветвь».

В Англии в таких случаях обращаются к полисмену, но, глядя на местных стражей порядка, размахивающих руками и дующих в свисток, Виктория понимала, что здесь такое решение невозможно.

Она попытала счастья в магазине с выставленными в витрине английскими книгами, но и там при упоминании «Оливковой ветви» продавцы только вежливо пожали плечами. Увы, они тоже ничего не знали.

Виктория снова брела по улице, когда из длинного сумрачного переулка долетел металлический стук и лязганье. Тут-то она и вспомнила, что миссис Кардью-Тренч упоминала базар медников, рядом с которым и находится «Оливковая ветвь». Что ж, базар, по крайней мере, отыскался.

Она свернула в переулок и на следующие три четверти часа совершенно позабыла об «Оливковой ветви». Базар медников очаровал ее. Пламя паяльных ламп, жар расплавленного металла… весь, от начала до конца, процесс ремесла стал настоящим откровением для юной англичанки, привыкшей иметь дело только с готовыми, предназначенными для продажи продуктами. Пройдя базар наугад, Виктория засмотрелась на яркие полосатые попоны и стеганые покрывала. Здесь, под арками, в прохладной полутьме, европейские товары выглядели совершенно иначе, превратившись в экзотические диковинки, редкостные и чудные, доставленные из-за далеких морей. Даже яркие тюки дешевой хлопчатобумажной ткани радовали глаз.

Время от времени, под крики «балек, балек», мимо проходил осел или груженый мул, а то и носильщик, согнувшийся под тяжестью громоздкой ноши. Со всех сторон ее осаждали мальчишки с висящими на шее лотками.

– Смотрите, госпожа, резинка! Хорошая английская резинка. Гребень, английский гребень…

Настойчивые продавцы совали товар ей под нос. Виктория шла, словно попав в счастливый сон. Это и было настоящее открытие. За каждым поворотом этого сумрачного, крытого мира таилось что-то совершенно неведомое – переулок портных, орудующих иголкой перед красивыми картинками европейских нарядов; линия часовщиков и мелких ювелиров. Кипы бархата и расшитой металлическими нитями парчи – и тут же, рядом, кучи дешевого, второсортного европейского ширпотреба, жалкие линялые кофточки и растянутые телогрейки.

А потом – просвет между рядами, и за ним, под открытым небом, – широкий и тихий дворик.

Перед нею протянулся длинный ряд палаток, торгующих мужскими брюками; горделивые продавцы в тюрбанах важно, скрестив ноги, восседали в середине своих крохотных ниш.

– Балек!

Виктория обернулась и, увидев идущего по проходу тяжело груженного осла, торопливо отступила в петляющий между высокими зданиями узкий, открытый переулок. Идя по нему, она совершенно случайно обнаружила объект своих поисков. В проеме мелькнул двор, а на дальней его стороне распахнутая дверь под огромной доской с надписью «ОЛИВКОВАЯ ВЕТВЬ» и плакат с изображением птицы, держащей в клюве нечто, отдаленно напоминающее веточку.

Обрадованная, Виктория пробежала через двор и нырнула в открытую дверь. Она оказалась в тускло освещенной комнате со столами, на которых лежали книги и журналы. Книги стояли и на полках. Помещение напоминало бы книжный магазин, если бы не расставленные тут и там стулья.

Из полумрака навстречу ей выступила молодая женщина.

– Я могу вам чем-то помочь? – осторожно спросила она по-английски.

Виктория окинула незнакомку цепким взглядом – вельветовые брюки, оранжевая фланелевая рубашка, влажные черные волосы с полукруглой челкой. Куда более естественно она смотрелась бы где-нибудь в Блумсбери, вот только лицо, меланхоличное, с темными печальными глазами и тяжелым носом, выдавало левантийку.

– Это… э… доктор Рэтбоун здесь?

С ума сойти! Она до сих пор не знает фамилии Эдварда! Даже миссис Кардью-Тренч называла его Эдвардом Что-то там.

– Да. Доктор Рэтбоун. «Оливковая ветвь». Хотите присоединиться? Да? Очень хорошо.

– Ну, вообще-то… Может быть. А можно увидеть доктора Рэтбоуна? Пожалуйста…

Незнакомка устало улыбнулась:

– Его нельзя беспокоить. У меня есть бланк. Я все вам расскажу. Потом вы распишетесь. И с вас два динара.

– Я пока еще не решила окончательно, хочу ли вступать в вашу организацию, – торопливо сказала Виктория, обеспокоенная названной суммой. – Мне хотелось бы встретиться с доктором Рэтбоуном… или его секретарем. Да, меня бы это вполне устроило.