– Стало быть, осознаешь себя преступником?
– спросил Голубков, принимая из его рук рыбу и отправляя ее в садок, привязанный за бортом.

– Юридически, - внес ясность Пастухов.

– "Набат" находится под подозрением в связи с этим происшествием, сообщил Голубков.

Пастухов принял это к сведению, но упрямо сказал:

– Я не прошу у управления помощи.

– Будешь участвовать в войне против московских гангстеров?

– Почему бы и нет?

– И собираешься ее выиграть?

– Почему бы и нет?
– повторил Пастухов.

– Потому что управление этого не позволит. Мы не можем покрывать такие действия в центре Москвы.

– Вот поэтому я и не сообщил ничего в управление.

Тупиковая ситуация. Патовая. Голубков сидел напротив Сергея, переводя взгляд то на поплавок, то на лицо Сергея.

– Давай перейдем к конструктивному разговору, Сергей, - предложил он.
– Генерал отдал распоряжение предупредить и то ли наказать, то ли помочь вам. Но я должен предоставить ему разумные объяснения того, что произошло. Он - по должности - не настолько доверяет тебе и твоим людям, чтобы пропустить эту историю мимо внимания.

– Что тут объяснять, Константин Дмитриевич?
– удивился Пастухов. Все предельно ясно. Я, видимо, должен был оставить Боцмана и Муху на прицеле у бандитов, чтобы не скомпрометировать перед управлением свой чистый образ. Позволить им погибнуть и лишиться группы, которая способна работать на то же управление? Я не собственность управления, я только договорник, четко выполняющий определенные работы, по сравнению с которыми ликвидация спицынских бандитов - мелкое правонарушение.

– Выполняя задания управления, вы действуете на основании санкций самого высокого уровня и приносите огромную пользу России. Не стоит забывать об этом, - размеренным голосом четко проговорил Голубков.

– Я стараюсь в это верить.

– Веришь или только стараешься?
– Последовал жесткий взгляд в лицо.

– И да, и нет. Иногда складывается впечатление, что мы отгоняем от пирога одних, чтобы их место заняли другие. Есть ли от этого польза России - не уверен. Я готов защищать свою семью и своих боевых товарищей всеми доступными мне методами. Если бы Боцман не отправил жену и сына в Калугу, они тоже находились бы в опасности. Если бы они погибли, вы бы дали мне санкцию на уничтожение Спицына?

Разговор не получался.

– Послушай, Сергей, - еще раз попытался начать Голубков, закрепив удочку в пазу и отвернувшись от нее.
– Обратись ты сразу в управление, я нашел бы способ воздействовать на ситуацию, не проводя силовых мер. Ты готов втянуться в бесконечные криминальные разбирательства и даже не оцениваешь всей их безнадежности. Я прежде всего расцениваю твою группу как ценную боевую единицу управления, способную к проведению важных операций, от которых зависят судьбы целых народов. Армия трещит по всем швам. С юга усиливается мусульманское давление, которое подпитывается большими наркоденьгами. Террористические группы, похищения, лагеря подготовки боевиков, вывоз капиталов на Запад. Все это - и многое другое - находится в сфере деятельности управления. Твои спицынские рэкетиры не имеют никакого значения в масштабе страны, а ты ставишь под угрозу само существование своей группы, ввязываясь в какой-то мелкий личный "джихад".

Голубкова, произносившего не без некоторого внутреннего смущения эту "передовицу из газеты", насторожило внимание Пастухова и даже легкая улыбка, тронувшая уголки его губ. Полковник остановился.

Пастухов тщательно вытер руки, достал из сумки небольшой дочкин плеер, захваченный из дому, и протянул его Голубкову.

– Послушайте одну запись, товарищ полковник.
– С этими словами он вынул из кармана магнитофонную кассету.

Голубков без вопросов вставил кассету в плеер. В тишине раннего утра над речной зыбью зазвучали голоса, два или три из них - с акцентом.

"- На этот раз мы сильно сократим путь для товара. Больше мы не будем возить его через всю страну на колесах.

– Он сам полетит, как птица?

– Ты зря смеешься, Шрам, товар сам прилетит в Москву вместе с Возехом. Твое дело - отправить его дальше и получить деньги.

– Самолеты - дело опасное, большой груз наверняка застукают. Потеряем все.

– Самолеты вообще - да. Но не военный грузовой самолет. У военных груз таможня не досматривает.

– Смотря откуда он летит.

– Место погрузки мы пока назвать не можем. Но место очень хорошее, уважаемое. А садится самолет в Москве на военном аэродроме".

Голубков приостановил запись, спросив:

– О каком грузе идет речь?

– Наркотики, - пояснил Пастухов.

Чтобы облегчить полковнику понимание, он стал расшифровывать, кому принадлежит каждая реплика в разговоре, записанном в доме адвоката и происходившем между спицынскими бандитами и их таджикскими гостями:

"Солуха. Речь идет, таким образом, о больших партиях?