Все сводится к словам. Твердые кости, давшие форму и определение, кости, лежащие в основе, на дне густого органического супа, когда прочее уходит. В этом тупике нет спасения от линейной Истории, если художник предпочитает просто изменять или переделывать мертвые образы. Рекламирующие одну версию реальности за счет другой.

То, что нам нужно, это не художественная стилизованная конфронтация конечного числа определенных, загнивающих идей, но следующий шаг, плодотворный синтез идей и образов.

Синтез рождается из конфликта. Это следующая ступень на эволюционной лестнице. Все наши социальные и научные достижения появились благодаря конфликтам, праву спорить и обсуждать. Но очень часто современное искусство повинно в создании лишь фальшивого, внешнего проявления конфликта, искусственной иллюзии прогресса. Конфликт, созданный «Описанным Христом» или переворачиванием Американского флага не оставит ни малейшего следа на общественной эволюционной шкале. Подобный выбор предметов спора, как я уже говорил, неумышленно поддерживает предписанные линии фронта, прочерченные теми, кто у власти.

Один из образов Искусства 20-го Века — змея. Не та, что подталкивает детишек съесть яблоко, заглядывать под юбки, но змея, свернувшаяся в кольцо, навеки обреченная пожирать саму себя. Вечная, убывающая, возвращающаяся. Движущаяся в никуда, по своему пути рептилии, чем больше она съедает, тем больше отрастает и тем легче становится поглотить еще больше себя. В этом смысле, Артистический Мир — не эволюционный инструмент для поисков нового восприятия, но поставщик нескончаемого потока образов этой (фальшивой) реальности. Механизм фальшивого сознания, который Дэвид Хокни ошибочно принимал за более истинную реальность. Как отображение потребителя 20-го Века, возможно, оно должно, и учитывая это, его роль, как зеркала, а не молота, художники века лишь выполнили работу по поддержке структуры общества, так же как Леонардо да Винчи сделал это в 17-м веке. Старые иконы и новые болезни.

По существу художник — Кунс — покупатель/редактор/продавец Реальности, реального бытия, в глазах медиа-художников — просто медиа сам по себе. Реальное бытие — это то, что видишь в Музее.

Концепции, практически идентичные в «Изобразительном Искусстве» и Развлекательной индустрии, равно, как и в Рекламе. Нью-Йорк — это один огромный супермаркет. Этнические магазины, торгующие безделушками, продают маски вуду, головы будд, «этнические» коврики и шкатулочки, и покупатель может приобрести Образ принадлежности к той или иной чужой культуры и это все. Ни слова об истории, религии или подлинности разграбленной культуры — просто добыча, награбленная крестоносцами.

Все сводится к космическому мусору Дизайна Интерьеров. Реальность Музея восковых фигур. Черт, не настоящая церковь, не Христос, нет, но изображение изображения Христа. Ссылка на изображение реальности. Я понимаю. Это здесь. Обрати внимание на это наблюдение, на ту ссылку, поцелуй ноги и… брось монетку.

Реальность, представленная серией отстраненных образов, жизнь, прожитая в зеркальном зале, реальность, воспринимаемая лишь как последовательность отражений, рекламы, восковых болванов, слоганов, названий футбольных клубов, субкультов, бессмысленных образов, ускользающих в бесконечность стеклянной витрины, полированного мрамора, исчезающий смысл «Бичевания», безупречно оформленная галерея или холл аэропорта…

Я пришел в отчаяние и, в виду отсутствия каких-либо новых идей и подлинного, пробуждающего мысль искусства здесь (вот в чем вопрос, искусство, которое пробуждает новые мысли, а не будит старые), мне понравился Кунс.

Кунс — коллаборационист, но также и провокатор. Он жертвователь в кучу мусора искусства 80-х и культурного потребления, но также поставщик идеи, показывающей, что же такое мусорное искусство. Значимое, как предмет потребления, но не имеющее значения, как часть серьезной, развивающейся культуры, которая ставит вопросы, потому что ему, по-видимому, нечего больше сказать. Как дешевые романчики в киосках аэропорта, это Космический Мусор, который ты покупаешь, чтобы доказать себе, что ты свободен, мусор, который ты используешь, чтобы заполнить время и пространство. Кунс, возможно, призывает зрителя перепроверить, что есть реальность в лучших традициях достойного искусства, и, будучи отражателем общества, разбивает зеркала, даже если он при этом использует старые идеи, технику и образы. (В самом деле, большая часть его работ даже выглядит как то, что Луис Хименес делал в начале 70-х).

Кунс избегает художественной техники и предпочитает технологию, поскольку он понимает, что современный артистический мир — одержимо цепляющийся за школярскую технику — не нужен, и что истинный художник должен вести диалог с помощью информационных средств своего века, поскольку медиа во многом определяет реальность. В привлечении идеи массового производства, он, разумеется, предлагает не эскапизм, но лишь иллюзию, что некоторые объекты и идеи станут более понятными и более персонифицированными, если будут рассматриваться в прекрасной рамке и станут, в буквальном смысле, более востребованными в силу их контекста и цены.