Игорь запоздало пожал плечами и написал новые цены. В чужой монастырь со своим уставом не ходят. Да и Лешка вроде в первый день их знакомства говорил, что цветная идет по два рубля за десяток.

Иногда в минуты затишья Игорь приносил воду в пластмассовой леечке и обрызгивал рассаду. Земля в ящиках темнела, и капли влаги весело сверкали на посвежевшей зелени. Курил, как и многие мужчины, под прилавок, разгоняя ладонью дым и остерегаясь милиционера с шипящей рацией, что появлялся изредка меж рядов, щелкая семечки и приглядываясь к товару. "Ты осторожнее, -- предупредил его сын Петровича, Гена.
– - Тут такие волки ходят, сразу на десятку оштрафуют. Особенно если новенький..."

Игорь ловил себя на мысли, что ему нравится торговать: вручать людям рассаду, принимать за нее деньги, объяснять, как ее правильно сажать, поливать, подкармливать, слышать "спасибо", говорить "пожалуйста", выслушивать сетования на прошлые огородные неудачи, вникать в чьи-то трудности с сорняками, которые душат грядки, давать советы, как бороться с закислением почвы и заболоченностью, видеть внимающие тебе глаза, благодарные улыбки, шутить, подбадривать и знать, что деньги, которые ты кладешь в карман, получены за дело, вот оно -- зеленое и живое, его можно потрогать руками.

В прежних своих занятиях Фирсов никогда не производил чего-либо такого, что могло быть впрямую обменено на деньги и имело очевидную товарную ценность. Он работал электриком на маленьком заводе, и то, что он делал -- находил и заменял сгоревшие предохранители в токарных станках, чинил магнитные пускатели, тянул проводку, заменял лампочки и мотал под присмотром бригадира новые обмотки для сгоревших двигателей, -- помогало рабочим выпускать какие-то громоздкие, возможно, очень нужные железки, которые заколачивали в ящики и отправляли на другой завод. За эту помощь в производстве железок Игорю ставили в табеле "восьмерки" и два раза в месяц платили деньги. Что происходило с этими железками дальше, Игорь не знал, как не знало и большинство других рабочих, облачавшихся поутру в грязные робы и расходившихся по своим местам: сверлить и обтачивать металл, окунать его в парящие едким дымом гальванические ванны, брызгать искрами электросварки, нажимать на педаль грохочущего пресса, затачивать на гудящем наждаке токарные резцы, возить по цеху разболтанные тележки со стружкой, сколачивать ящики и мести шваброй цементный пол. Игорю платили не за то, что он наладил, скажем, бездействующий станок или оживил остановившийся вентилятор, а лишь за то, что он ежедневно, как смазка, вливался через обшарпанную проходную в механизм завода и восемь часов, с перерывом на обед, помогал другим людям выполнять и перевыполнять план выпуска этих неведомых железок. "Я гайки делаю, а ты -- для гаек делаешь болты"... Поставить бы Владимира Владимировича за токарный станок точить изо дня в день болты из поржавелых прутков -- воспел бы он тогда специализацию производства!..

Позднее, на кафедре, Фирсов неделями бился над каким-нибудь расчетом и пятистраничным пояснением к нему, просматривал горы литературы, ругался с программистами, перепутавшими лямбду с дельтой, бегал с шоколадками к машинисткам, чтобы они скорее отпечатали его текст, и, когда бумага была готова, шеф хвалил Игоря за оперативность, брал из его бумаги несколько абзацев и вставлял их в другую бумагу, с грифом института, которая уходила в Москву. Что происходило с той бумагой дальше, Игорь не знал, но, судя по тому, что шеф ходил веселый, а кафедре выделяли премию, Москве бумага нравилась. И Фирсов верил тогда, что делает очень важное дело, рассылая в управление рудников и карьеров письма с просьбой немедленно выслать в адрес института сводки по состоянию дел с качеством продукции, отчеты о внедренных стандартах предприятия и сами стандарты -- для анализа и обобщения передового опыта. Вычерчивал красивые схемы, выступал на конференциях, ездил в командировки -- каждый день что-нибудь делал. Но где оно, сделанное им? Что осталось от трудов его? Комплексная система управления качеством продукции и эффективностью производства? Бумажная чушь, на которую ухлопали миллионы. Несколько научных статей в сборниках и журналах? Тлеет та бумага на полках... И никому до нее нет дела. Потому что и дела в ней нет. Но ведь тогда казалось, что есть...

Пустые ящики с остатками земли Игорь укладывал под прилавок. Так делало большинство рассадников, с той лишь разницей, что в конце дня легкая перегнойная земля ссыпалась ими в мешки и вместе с ящиками увозилась на машинах. Их "Нивы", "Жигули" с прицепами и вместительные старые "Волги" тесно стояли по обочинам Баскова переулка. Игорь раздавал землю всем желающим и отвергал гривенники, которые пытались ему класть на прилавок. "Да вы что, тетя?
– - Он с шелестом двигал монетку обратно.
– - У нас земля -- собственность государства. Я не хочу вступать в конфликт с законом".
– - "Но ведь вы ее готовили, торф добавляли. Я у вас и так два пакета взяла..." -- "Все природные ресурсы принадлежат народу, -- поучал Игорь улыбаясь.
– - Хоть всю заберите, только не мусорите". Женщины толкались возле ящиков и сыпали землю на пол. Уборщица, она же разносчица утреннего двадцатикопеечного чая, мигом сделала Игорю замечание. Суть его сводилась к тому, что бесплатно убирать за всеми грязь дураков нынче нету. Игорь покаянно поклонился и пообещал исправиться.

– - Вот видишь, -- подошла к нему Анна Ивановна, -- людям добро сделал, а они тебе же нагадили и разбежались.
– - Она наставительно подняла палец.
– - А землю ты напрасно раздаешь. В следующий раз захвати рюкзачок, если машины еще нету, и вози понемногу. Хорошую землю годами готовят...

Во избежание дальнейших недоразумений Игорь взял тачку и вывез ящики на помойку. Землю он вытряхнул в бачок, а ящики сложил стопкой у забора. Пересчитал. Ровно десять штук. И почему-то вспомнилось, как ездил за ними на тарный склад, скрипел снегом, ехал с ними в электричке и волновался, как бы не прицепилась милиция... Прощайте, ящички.

Пятница и суббота принесли Игорю доход в двести пятнадцать рублей с копейками. Оплата места, традиционные рубли бригадиршам, полтинник уборщице и пятнадцать рублей шоферу фургона уменьшили эту сумму ровно на два червонца.

Когда субботним вечером Зоя с семейством приехала на дачу, в доме пахло чесноком, и раскрасневшаяся Настя готовила на жарко натопленной плите цыплят табака. Марат в пальто и вязаной шапочке грыз на крыльце крупное яблоко.

– - Это мне папа с рынка привез, -- похвастался он.
– - Ему за рассаду дали...

– - Молодец твой папа, молодец, -- сухо сказала Зоя, оглядывая участок с накрытыми пленкой грядками.
– - Не теряется...

– - Да уж...
– - Степан, осторожно ступая, пошел к туалету.
– - Хозяин... -- язвительно сказал он, прикрыв за собой легкую фанерную дверь.

– - А где папа-то?
– - Зоя пошла к теплице.

– - Он за стаканчиками ушел, -- побежал за ней Марат.
– - Для огурчат...

Старожилы рынка предрекали, что воскресная торговля будет вялой; по их мнению, истинные огородники укатили на дачи еще накануне и за рассадой придут только те, кто работал в субботу или крепко отметил День Победы еще в пятницу, а теперь, немного очухавшись, поедет под присмотром жен лопатить грядки и жадно пить из ковшичков воду. Старожилы знали все.