Шрифт:
— На тебе, монстр, копейку, — отблагодарил Александр Сергеевич находчивость Гурьянова. — Ретивое, говоришь?… Он хмыкнул и ухмыльнулся, явно что-то припомнив.
— Благодарствуйте, барин!
Александр Сергеевич развернулся и вышел из подворотни на улицу, подмигнув на пути Саше.
Двор опустел, и Мартышка величественно пересекла его, оглядывая прищуренными глазами, не изменилось ли чего за ночь. Ничего не изменилось, только солома возле сарая была маленько разворохнута. Подозревая первый ночной выход на той неделе народившихся мышат — Мартышка слышала их писк в гнезде, но не смогла добраться до него, она вошла бочком в сарай и улеглась в бледное, но теплое пятно света, падавшее из проема под крышей. Изумительно пахло мышами и теплой пылью. Обстановку умиротворения довершало приятное жужжание деликатесных мух. Мартышка смежила глаза и погрузилась в дрему.
Распахнуть глаза Мартышку заставил новый запах, обволокший ее струей, и движение, которое почувствовала она подушечками лап. В двух прыжках от нее стоял молоденький кот с крупной мордой и худыми боками. Мартышка припомнила визитера — однажды он уже заходил на их двор. От кота исходили болезненный жар и молодой страстный запах. Мартышка, прикинувшись незаинтересованной, вновь легла на бок и заколотила размеренно хвостом по земляному полу. Кот, учуяв однако мартышкино расположение, обнюхал ее усами и сел рядом. Мартышка деланно равнодушно принялась охорашиваться: оттянув лапу, стала вылизывать под хвостом. Кот заинтересовался и понюхал, щекотно и горячо дыша, влажную от зализывания шерсть. Мартышка почувствовала, как, будто бы и против ее воли, начала втягиваться и расслабляться щепоть под хвостом. Она присела и, расставив задние лапы, потерлась о землю. Кот, тяжело дыша, надвинулся над ее спиной и принялся покусывать за шею. Мартышка отметила, что язык у гостя такой сухой, что дерет шерсть, а дыхание чересчур уж жаркое. Кот был болен. Но они катались, пронизительно мяукая от сжимавшего брюхо желания, стегали игриво друг друга лапами и облизывали мордочки. Нос кота так же был сухим. Он вдруг, когда Мартышка еще намерена была вновь предаваться страсти, замер и лег, вытянув обессилевшие лапы. Мартышка удивилась, но устроилась рядом и задремала. Проснулась она через несколько часов — пятно света было уже далеко в углу. Кот лежал на том же месте, тяжело дыша животом. Мартышка осторожно обследовала его усами и вышмыгнула во двор. Принюхалась к тому месту, где остов сарая вкопан был в землю, пытаясь отыскать лазейку в мышиное гнездо. Но не сумела. Значит нужно было попасть назад в дом — утащить еды больному своему другу.
Она довольно долго терпеливо сидела под дверями и дождалась наконец, что в подворотню вошел господин, отвратительно пахнувший на Мартышку кедром и апельсином, и дернул за колокольчик. Матрена, отворившая двери, впустила и кошку, сопроводив, правда, ее вторжение беззлобной руганью.
— Дома? — спросил господин.
— Вернулись! В кабинете сидят, — следуя позади гостя, докладывалась Матрена. И принялась за подробности, учуяв возможность поддержать светскую беседу. — Понесла ему этта чаю, что ж говорю, барин, в потьме пишете, сели б к окну. Не твое, говорит, дело! Ставь да уходи. И рта говорит меньше раззевай. Припугнул еще: прибью, коль еще отвлечешь акфинским форумом. Шумлю, мол.
Гость, посмеиваясь, посочувствовал:
— Форумом, говоришь, афинским барина из себя вывела?
И уже войдя в эскорте Матрены в кабинет, вместо приветствия сообщил громко:
— Довела, Александр Сергеевич, демократия в отдельно взятой квартире? Матрена вопросы на повестку дня ставит?
— А-а, здорово, Павел Воинович! Не говори, распустилось бабье. Выпороть что ли всех подряд?
Матрена, отвесив губу, глядела на господ, довольная, что стала эпицентром беседы.
— Чего стоишь? — обратил внимание барин. — Неси угощенье! Чего там у тебя есть?
— Яблоки только с печи достала, с ванилью. Сливок мигом взобью наверхушку.
— Какие яблоки! Сытное неси!
— Пироги теплые еще. Не ходилые, а так, сочнями. С фаршем, с клубникой, с сыром.
— Вот! Неси скорее! Да кофею свари.
— Да златой лимон к нему! — потребовал гость.
Мартышка, заслышав про сочни с фаршем, схоронилась за диванчик, рассчитывая стянуть один.
— Где семейство? — поинтересовался Павел Воинович, озадаченный тишиной.
— В цирк все поехали. А после, думаю, в кондитерскую зайдут. Это надолго! Пока моя женка все эклеры да шоколады перепробует.
— Что, кстати, жена? Теща?
— Ебал я и жену и тещу! — с выстраданным чувством ответствовал барин.
Гость радостно расхохотался.
— А каково ты был наивен холостяком, помнишь ли? «Одного хочу — счастья!» Вот оно счастье брака!
— Вычитал я прелестный обычай амазонских аборигенов, раскрывающей куда как лучше всю суть семейной жизни, — вспомнил, посмеиваясь, Александр Сергеевич. — В области Амазонии водится оосбый род муравьев, так называемые огненные муравьи. Укусы этих зверюг вызывают ужаснейшую боль. Так вот, эти маленькие злобные агрессоры служат у индейцев для особенного испытания готовности к браку. Вообрази, жениху обвязывают руку мешком с огненными муравьями и если он выдержит муку, то объявляется способным к браку. То бишь теща и жена ему уж не страшны. Каково?
— Надобно внедрить всенепременно! — похохатывая, согласился приятель.
— А в цирке, видишь, собака ученая, — задумчиво вернулся к описанию развлечений своего семейства Александр Сергеевич. — Не желаешь поглядеть?
— Кабы бабу ученую, сходил бы, пожалуй, подивился на этакое чудо, — пошутил гость.
— Э, брат, это бы сразу в кунсткамеру надо, в банку. Во первых, чтоб для потомков сохранить такой зигзаг природы. А во-вторых так-то от нее, от бабы ученой, вреда меньше будет.
Гость рассмеялся. И, бросив беглый взгляд на раскрытую дверь, полушепотом спросил:
— Кстати, от Лизетты тебе вреда не случилось?
— Бог миловал! А что такое? — заинтересовался барин, слегка встревожась, что выразилось в театральном прикладывании рук к сердцу и животу, и предвкушая уж содержание ответа.
— Да Петр Андреевич слег после визита к этой афродите общедоступной.
Оба принялись смеяться.
— Третьего дня сделал к нему визит, выразить так сказать, сочувствие. Так каковы перемены в воззрениях! Вот что значит жареный петух в лысое темя клюнул!
Матрена внесла блюдо с сочнями, принялась звенеть пирожными тарелками, вилками. Расставила кофейные чашки, напоминающие крошечные амфоры. Венец творения — печеные яблоки с брусникой и ванилью под шапками так и просившихся на язычок сливок торжественно были внесены через минуту в сопровождении блестящих крошечных ложечек и ножичков. Напоследок поплыл отвратительный запах кофе, перекрывший Мартышке упоительный аромат мясного фарша в сочнях.