Только мама знала это и ждала, пока засну…

Я на улицу с рассветом шел, как будто на войну.

Чайки громкие летали, я бежал, что было сил,

Со стены товарищ Сталин подозрительно косил...

Сам себя бедой пугая, сбросил маечку в траву,

Приняла вода тугая, и я понял, что плыву!

Непомерная удача, я плыву, а значит – жив…

Называлось это – дача, детство, озеро Разлив.

Я утром вышел из пальто, вошел в седой парик.

Старик с повадками Тельца стучал в литую медь.

Шел ветер с четырех сторон, вбивал мне в глотку крик,

И шрамы поперек лица мне рисовала смерть...

В окно с наклеенным крестом я видел, что бегу

Там, где у хлебного стоит, окаменев, толпа –

На той проклятой стороне, на страшном берегу,

Куда всегда летит шрапнель, бездушна и слепа.

Смотрите, я улегся в снег, пометив красным путь,

И мамин вой ломал гранит, и гнул тугую сталь...

Я там оттаю по весне, вернусь куда-нибудь,

И позабуду, что хранит во все века февраль.

Я сбросил эту седину, я спрятал в пальтецо

Свои промокшие глаза, небывшую судьбу.

От страшного рубца отмыл промерзшее лицо,

И в памяти заштриховал: по снегу я бегу....

я фонтанку и невку с ботинок сотру,

отряхну этот дождь и асфальтную крошку…

я вернулся в свой дом не к добру, не к добру,

я как будто бы прожил всю жизнь понарошку

где-то там, где верста поглотила версту,

где стоят города без дождя и тумана,

я зачем-то дождался вот эту весну,

и сошел на перрон, и сошел бы с ума, но

незадача - я трачу последние дни

меж облезлых домов, словно псов обветшалых…

против шерсти их глажу, прошу – прогони,

прогони, ленинград, чтобы сердце не жало.

он меня об асфальт приласкает лицом

и забросит в тяжелое чрево вагона.

навсегда провалюсь то ли в явь, то ли в сон -

ты прости, петербург, мы уже не знакомы.

Ветер северный, жестокий: головная боль с утра.

Он приносит злые строки – память нашего двора.

Там живут башибузуки, отвратительно крича.

Эти сладостные звуки маму будят по ночам.

Мне туда бы, в эти лужи, я тогда бы дал огня…

Но я толстый, неуклюжий, маме страшно за меня.

Пусть росли они бурьяном, с желтой пылью в волосах,

Им не надо фортепьяно колотить по два часа.

Им не надо быть примером, им привычно бить под дых…

Исключат из пионеров их, чудесных, золотых.

Где вы? кто вы? память стерта, во дворе другой разлив,

И разорвана аорта, землю кровью раскалив.

Где вы, пьяницы и воры?.. В сладком дыме анаши

Как же ваши разговоры будут злы и хороши!

Вы остались в том пространстве, в очистительном огне.

Но с завидным постоянством вы приходите ко мне.

Костя, Юрка, Валя, Света – из того смешного дня…

Без возврата, без ответа, без меня вы. Без меня.

Наденешь ты лодочки лаковые,

Пройдёшься у всех на виду,

И парни, всегда одинаковые,

К точёным ногам упадут.

Глаза, до ушей подведённые,

Стреляют их по одному...

У мамки – работа подённая,

У батьки – всё в винном дыму.

Откроешь с подчеркнутым вызовом

Ненужный, но импортный зонт.

Витёк, военкомовский выродок,

В «Победе» тебя увезёт...

Слепая луна закачается,

И я, прилипая к стеклу,