– Надо проверить, действительны ли еще ваши свидетельства о собственности, быть может, срок их действия уже давно истек,- возразил Хасинто.

– Какие там сроки!.. Я не позволю этим негодяям насмехаться надо мной. Надеюсь, судебные органы Орбахосы достаточно честны и справедливы.

– О, вне всякого сомнения! – не без хвастовства воскликнул молодой адвокат.- Судья превосходный человек. Он бывает в этом доме каждый вечер… Странно только, почему вам ничего не известно о претензиях сеньора Ликурго… Вас еще не приглашали в суд и не предлагали пойти на мировую?

– Нет.

– Должно быть, пригласят завтра… Мне очень жаль, что поспешность сеньора Ликурго лишила меня удовольствия и чести защищать ваши права, но что поделаешь… Ликурго так просил помочь ему в этом затруднительном положении. Но я обещаю вам изучить дело со всей тщательностью. Хитроумные законы землевладения – самое трудное в юриспруденции.

Пепе вошел в столовую в самом скверном настроении. Донья Перфекта беседовала со священником, а Росарио сидела одна, устремив глаза на дверь. Без сомнения, она ждала брата.

– Иди-ка сюда, бесстыдник,- обратилась к нему сеньора, не очень искренне улыбаясь,- ты обидел нас, великий грешник, но мы прощаем тебя. Я нисколько не сомневаюсь, что мы с дочерью невежды, не способные достигнуть тех вершин знания, где обитаешь ты, но, может быть… в один прекрасный день ты на коленях будешь умолять нас обучить тебя закону божьему.

Пепе ответил туманными, ничего не значащими любезностями и выразил свое раскаяние.

– Что касается меня,- вставил дон Иносенсио, придавая своим глазам ласковое, кроткое выражение,- то если в ходе наших праздных споров я и сказал что-нибудь могущее обидеть сеньора дона Хосе, прошу простить меня. Мы все тут друзья.

– Благодарю вас. Не стоит беспокоиться…

– Несмотря ни на что,- заметила донья Перфекта уже с более естественной улыбкой,- несмотря на все твое сумасбродство и безбожие, ты для меня все так же дорог, мой племянник… Как ты думаешь, чем я намерена заняться сегодня вечером? Я хочу выбить из головы дядюшки Ликурго глупости, с которыми он к тебе пристает. Я велела ему зайти, и он ждет меня в коридоре. Можешь не беспокоиться, я все улажу, хотя знаю, что он имеет некоторые основания…

– Спасибо, милая тетушка,- ответил Пепе, преисполненный чувства благодарности, всегда с легкостью пробуждавшегося в его душе.

Пепе Рей поглядывал на сестру, испытывая неодолимое желание приблизиться к ней, однако хитрые вопросы каноника не позволяли ему отойти от доньи Перфекты. Росарио была печальна и с грустным безразличием слушала болтовню юного адвоката. Ха-синто, подсев к ней, засыпал ее градом скучных фраз, приправленных дешевыми каламбурами и пошлыми остротами.

– Плохо то,- сказала донья Перфекта племяннику, заметив, как он наблюдает за Росарио и Хасинтито, составлявших столь неподходящую пару,- что ты обидел бедную Росарио. Ты должен сделать все возможное, чтобы она простила тебя. Бедняжка такая добрая!..

– О да, она так добра,- подхватил каноник,- что, без сомнения, простит своего кузена.

– Мне кажется, Росарио уже простила меня,- заявил Рей.

– Конечно, сердце ангела не может долго таить обиду,- сладким голосом продолжал Иносенсио.- Я имею некоторое влияние на девушку и попытаюсь рассеять в ее благородной душе всякое предубеждение против вас. Стоит мне сказать два слова…

Пене почувствовал, как его снова заволакивает черная туча, и заносчиво проговорил:

– Может быть, в этом нет никакой необходимости.

– Нет, нет, не сейчас,- продолжал священник,- сейчас она занята болтовней с Хасинтито… Бесенята! Когда они заговорятся, им лучше не мешать.

Вскоре к компании присоединились судья, жена алькальда и настоятель собора. Они поздоровались с инженером, всем своим видом показывая, что с нетерпением ждали знакомства с ним. Судья принадлежал к числу расторопных молодых людей, рождающихся каждый день в различных питомниках для разведения знаменитостей и стремящихся, едва вылупившись из яйца, занять лучшие административные и политические должности. У него было слишком большое самомнение, и всякий раз, когда речь шла о нем или о его судейской тоге, которую он так рано надел, он, казалось, выражал недовольство тем, что сразу же не был назначен председателем Верховного суда. И этим неопытным рукам, этой пустой голове, этому смешному самовлюбленному человеку государство доверило столь тонкое и трудное дело, как правосудие! У него были манеры настоящего придворного, и он тщательно заботился о своей персоне. Он обладал дурной привычкой поминутно снимать п надевать золотые очки и в разговоре постоянно выражал желание быть переведенным в Мадрид, где он мог бы оказать бесценные услуги министру юстиции.

Жена алькальда, женщина добродушная, страдала только одной слабостью: она любила поговорить о своих связях в столице. Она не переставая расспрашивала Пене Рея о модах, упоминая при этом различные салоны, где во время последнего путешествия, в годы африканской войны, заказывала себе мантилью или юбку; перечисляла имена герцогинь и маркиз и говорила о них с такой фамильярностью, словно это были ее близкие подруги. Она заметила также, что графиня М. (известная своими балами) ее подруга и что, когда в шестидесятом году она заехала к графине, та пригласила ее в свою ложу в Королевском театре, где ей довелось увидеть Мулей-Аббаса в мавританском костюме в сопровождении всей его мавританской свиты. Жена алькальда болтала, как говорится, без умолку и не без остроумия.