– Не вижу, как этому можно помешать.

– А я вижу,- живо отозвалась собеседница, которая была племянницей исповедника и матерью Хасинто.- Есть средство, и очень простое. Я уже предлагала его вам, только вам не нравится. Ах, сеньора, вы слишком добры. В подобных случаях нужно быть не такой совершенной, оставить в сторонке щепетильность. Вы думаете, бог прогневается на вас за это?

– Мария Ремедиос,- высокомерно произнесла сеньора,- не говори вздора.

– Вздора?! Вы со своей премудростью ничего не добьетесь от вашего племянничка. А чего проще-то, что я предлагаю! Для нас нет правосудия, нет защиты – так давайте сами себя рассудим. Разве у вас в доме не бывает надежных людей, годных на что хочешь? Только позвать да сказать им: «Смотри, Кабальюко, Пасоларго или еще там кто-нибудь, сегодня же вечером закутайся как следует, чтобы тебя не узнали, возьми с собой дружка повернее и стань на углу улицы Санта-Фас. Немного подождите и, когда дон Хосе Рей пойдет по улице Траперия в казино – потому что он обязательно отправится туда,- понятно? – когда он пойдет, выйдите ему навстречу и попугайте».

– Мария Ремедиос, не болтай глупостей,- с величественным достоинством заявила донья Перфекта.

– Только попугать, сеньора; послушайте меня хорошенько – только попугать. Неужели бы я стала советовать вам совершить преступление?.. Иисусе, отец мой и спаситель! Да стоит мне только подумать об этом, как меня охватывает ужас – мне кажется, что у меня перед глазами пляшут кровавые пятна и огненные языки.. Ничего подобного, сеньора… Попугать, только попугать, чтобы этот мошенник знал, что у нас хорошая защита. Он ходит в казино один, совсем один, сеньора, и там сидит со своими дружками, с молодчиками, что ходят с саблями и в фуражках. И вот представьте себе, что его напугают, а потом ему еще слегка косточки посчитают,- но, конечно, чтобы не было серьезных повреждений… И тут он или струсит и сбежит из Орбахосы, или ему придется лечь недели на две в постель. Конечно, нужно им сказать, чтобы они его как следует попугали. Убивать-то незачем… тут нужно быть поосторожнее, но накостылять как следует.

– Мария! – гордо сказала донья Перфекта.- Ты не способна мыслить возвышенно, принимать великие, спасительные решения. То, что ты советуешь,- трусливо и низко.

– Ну ладно, молчу… Бедная я, какая я дура! – проворчала смиренным голосом племянница исповедника.- Я поберегу пока свои глупости – они еще понадобятся, чтобы утешить вас, когда вы потеряете дочку.

– Моя дочь!.. Потерять дочь!..- воскликнула донья Перфекта с внезапной яростью.- Стоит мне только услышать об этом, и я схожу с ума. Нет, у меня ее не отнимут. Если Росарио еще не гнушается этим беспутным молодцом, то скоро она его возненавидит. Я добьюсь этого. Власть матери чего-нибудь да стоит… Мы вырвем из ее сердца эту страсть, вернее, каприз, как вырывают сорную траву. Нет, не может этого быть, Ремедиос. Что бы пи произошло, но этого не будет! Какие бы гнусные средства пп пустил в ход этот безумец – ничто не поможет ему, я скорее соглашусь, чтобы с ней произошло самое большое несчастье, даже чтоб она умерла, чем видеть ее женой моего племянника.

– Скорее пусть умрет и станет добычей червей,- подтвердила Ремедиос, сложив руки, как на молитве,- чем окажется во власти этого… Ах, сеньора, не обижайтесь, но я должна вам кое-что сказать. Будет большой слабостью с вашей стороны, если вы уступите только из-за того, что у Росарито было несколько тайных свиданий с этим нахалом… Ведь позавчерашнее происшествие, судя по рассказам дяди,- всего-навсего подлая уловка со стороны дона Хосе, который хотел достигнуть своей цели путем скандала. Так делают многие… Ах, Иисусе! И кто может глядеть на такого мужчину, разве только священник при отпевании.

– Молчи, молчи,- горячо прервала ее донья Перфекта,- не говори мне о позавчерашнем происшествии. Какой ужас! Мария Ремедиос… Я понимаю, что гнев может навеки погубить душу. Но я прямо горю… Я несчастная, видеть все это и не быть мужчиной!.. Но, по правде говоря, у меня есть еще свои сомнения по поводу того, что произошло позавчера. Либрада клянется и божится, что выходил именно Пинсон. Дочь отрицает все – а ведь она никогда не лгала! У меня остаются прежние подозрения. Думаю, что Пинсон – мошенник, он служит ширмой…

– Вот мы и пришли к тому же, о чем прежде говорили: виновник всех этих бед – наш проклятый математик… Ах, сердце меня не обмануло, когда я увидела его в первый раз… Ну, что же, сеньора, приготовьтесь к самому худшему, если не хотите позвать Кабальюко и сказать ему: «Кабальюко, надеюсь…»

– Ты все стоишь на своем, простушка…

– Да! Что я простовата, это мне известно: но раз я больше ни на что не способна – что ж поделаешь? Я говорю то, что мне приходит в голову, не мудрствуя.

– Все, что ты придумала,- пошло и глупо: дать ему взбучку, напугать его – да это всякому придет на ум. Недалекая ты, Ремедиос; нужно решать серьезные вопросы, а ты придумываешь всякие нелепости. Я вижу средство, более достойное благородных и добропорядочных людей. Поколотить! Что за глупость! А кроме того, я не хочу, чтобы мой племянник получил хотя бы одну царапину по моему приказанию: нет, никоим образом. Бог накажет его по заслугам, бог все видит. А наше дело постараться, чтобы воля божья была исполнена: в этих делах нужно искать причину вещей. А ты не понимаешь причин, Мария Ремедиос… Тебя занимают только мелочи.

– Пусть так,- смиренно сказала племянница дона Иносен-сио.- И почему это бог создал меня такой глупой, что я ничего не смыслю в разных возвышенных вещах!

– Нужно смотреть в самую суть. В самую суть, Ремедиос. Ты еще и сейчас не понимаешь?

– Нет, не понимаю.

– Мой племянник, пойми ты,- это воплощение богохульства, святотатства, безбожия, демагогии… Ты знаешь, кто такие демагоги?

– Это, по-моему, те, которые сожгли Париж при помощи керосина, разрушают церкви и стреляют в статуи богородицы… Это-то я понимаю…

– Так вот – мой племянник такой и есть… Ах, если бы он был в Орбахосе один… Но нет, милая моя, мой племянник, по воле роковой случайности, которая только лишний раз доказывает, что бог иногда посылает нам испытания, чтобы наказать за грехи, этот племянник воплощает в себе целую армию, государственную власть, алькальдов и судей; мой племянник – это, Ремедиос… паша нация в своем официальном виде; вторая нация, нация беспутных людей, управляющих страной из Мадрида, и обладающая теперь материальной силой; нация кажущаяся, потому что подлинная нация молчит, страдает и за все расплачивается; нация фальшивая, которая подписывает декреты, произносит речи и превращает наше правительство, нашу администрацию в сплошной фарс. Все это и есть мой племянник; приучайся, Ремедиос, смотреть в корень вещей. Мой племянник – это правительство, генерал, новый алькальд, новый судья; все они благоприятствуют ему, все они заодно; они неотделимы друг от друга, как ноготь от пальца, это волки одной стаи… Пойми – нужно защищаться от всех сразу, потому что у них – один за всех, все за одного. Нужно нападать на всех вместе, а не избивать по одному из-за угла, нападать так, как нападали наши деды на мавров – на мавров, Ремедиос… Милая моя, пойми; напряги свой разум, пусть в нем родятся не только пошлые мысли… Возвысься, подумай о высоких вещах, Ремедиос.