Шрифт:
В. Маркова
Каннами Киецугу (?)Гробница Комат [235]
Действующие лица
Первый странствующий монах(ваки).
Второй монах, его спутник (вакидзурэ).
Старуха, затем поэтесса Оно-но Комати(ситэ).
Место действия: окрестности столицы; дорога, с которой виднеется Лавровая река; на обочине дороги разрушенная ступа — гробница.
235
Текст и музыку к этой одной из ранних пьес театра Но написал, видимо, Каннами Киёцугу.
Название пьесы в оригинале: "Сотоба Комати", что означает "Оно-но Комати у ступы". Ступа — из дерева, глины или камня разной величины — устанавливалась над священным захоронением, или в честь какого-нибудь святого, или же как знак благочестия. Облик ступы описан в речах персонажей пьесы. Вокруг ступы и разыгрываются коллизии сюжета. Японские исследователи указывают на несколько народных легенд, легших в основу пьесы: легенда о бессмертии Оно-но Комати; рассказ о том, как нищенка посрамила в споре ученых монахов; так называемая "легенда о ста ночах". Сюжет пьесы связан с именем Оно-но Комати.
Оно-но Комати (середина IX века), выдающаяся поэтесса, одна из основательниц классической танка-пятистишия. Академик Н. И. Конрад писал: "Комати славится не только как поэтесса, она знаменита на все века как образец женской красоты, и о чем вспоминают больше, когда говорят о ней теперь, установить трудно: так слились в ее образе эти два качества — поэтическое искусство и красота". Добавим, что имя ее в японском языке стало нарицанием красавицы. Биография Комати до нас не дошла. Но судьба ее, в неразрывной связи с замечательными стихами о любви, безоглядной и печальной, ее дивная красота произвела столь глубокое впечатление на современников, что вокруг ее имени стали складываться легенды. Уже в книге Сэй Сёнагон "Записки у изголовья" (конец X в.) о Комати говорится в связи с историей смерти молодого Фукакуса. Между тем литератор Фудзивара Киёцунэ (XII век), рассказывая эту историю, не называет героев по имени, и конец у нее другой: кавалер не приходит на сотую ночь, так как у него внезапно скончался родитель.
Казалось бы, реальная Комати почти ничем не связана с героиней пьесы. И тем не менее всем своим обликом — воплощением хэйанского эстетизма, всей своей поэзией, проникнутой тонким ощущением красоты мира, она именно как поэт, как тип поведения, органично существует в пьесе, написанной много веков спустя. Философию пьесы нельзя свести к какому-то определенному направлению в буддизме, но несомненно большое влияние дзэн-буддизма с его склонностью к парадоксальным путям открытия истины; с его приятием жизни как сферы поиска высшего бытия: истины, открывающейся как внезапная красота среди страдания, искажающего жизнь до гротеска. Оно-но Комати выражает эти идеи в споре (мондо) с монахами об истинной святости и святости ступы. Она размышляет свободно, для нее наличное существование ступы и святость ступы связаны, но это не одно и то же. Истина не нуждается в материальной подпоре, недаром в конце "спора", который в конечном счете не спор, а совместное выяснение истины, цитируются знаменитые слова Хуэй-нэна, основателя китайского дзэн-буддизма: "Просветление-бодхи не растет на дереве бодхи…" Их произносят Комати, первый монах и хор. Завершением этой темы в пьесе (и это знаменательно для классической японской культуры) является озорное пятистишие, сказанное Комати с мгновенной легкостью, с истинной свободой. Но вновь в пьесе звучит мотив кармы (см. прим. к с. 380), мотив возмездия за наслаждение красотой, земной жизни как цепи страданий. Карма настигает Оно-но Комати как бессмертная страсть молодого Фукакуса, мучимого обидой. Две части пьесы словно связаны словами 99 и 100: возрастом Комати и числом ночей ожидания Фукакуса. Словно колесо возмездия, вращается время героев пьесы от сумерек к ночи…
Перевод пьесы, как и всех других произведений японского раздела, осуществлен по книгам серии: "Нихон котэн бунгаку тайкэй". Токио, изд-во "Иванами", 1956–1960 гг. Примечания — В. Санович.
Время действия: вечерний сумрак и ночь.
Действие первое
Звучит музыка, и тихой, важной поступью выходит странствующий монах и его спутник.
Монах и его спутник
(начальная песня)
Неглубоко в горах таятся Наши скиты, Неглубоко в горах таятся Наши скиты, Но в потайных глубях скитаются Помыслы сердца.Первый монах.Я монах из обители Алмазная Твердость [236] на святой горе Коясан. Я спустился с горы и теперь иду в столицу.
(Говорит нараспев.)
Ведомо: Прежний Будда навеки ушел, А Грядущий Будда доселе не является к нам.Вместе
В сей межвременья сон рождены, безнадежные, Что признаем мы на земли явью истинной?! В миг случайный мы обрели человеков обличие среди тьмы обличий иных. Набрели на Великое Слово Просветленного Сакья среди роя учительных слов. Вот оно- семя прозрения, постиженья начало! — Так, сердцем надежду послышав, В простые одежды, Послушников черные рясы, Смиренно оделись.236
Обитель Алмазная Твердостьна святой горе Коясан принадлежит буддийской секте Сингон.
Прежний Будда— Будда Гаутама, провозгласивший четыре благородные истины: жизнь есть страдание; источник страдания — привязанности и желания; чтобы уничтожить страдания, надо отрешиться от желаний; достичь истины, истинного бытия в нирване — есть путь к достижению истины.
Грядущий Будда(Мироку — санскр. Майтрейя) явится в мир, чтобы спасти все живое через многие-многие миллионы лет. Существование людей до этого срока — сон межвременья.
Монах и его спутник
(поют)
Мы прежде рожденья знали Суть наших судеб, Мы прежде рожденья знали Суть наших судеб. Путь жизни мгновенен, а путы Страдания вечны. Сквозь множество жизней гонимы Стрекалом желаний, В тенетах причин и следствий Слепцы блуждают. Мы ни к чему не привязаны, Невозмутимо сердце! Разрешили мы узы родства! Жалость отринули К родителям милым давно. Так и о нас Позаботиться более некому. Мы забыли детей. Что для нас тысяча ри — Путь недалекий! Мы в скитаниях передохнем В одичалом поле. Нам ночлегом простая скала, Наша кровля — небо. В нас прибежище заключено Истинной правды! В нас прибежище заключено Истинной правды!Монах и его спутник отходят в глубь сцены и садятся. На сцену вносится складное сиденье, означающее разрушенную гробницу-ступа. Звучит музыка, и, опираясь на клюку, медленно выходит "ситэ" в роли старухи, проходит по помосту, время от времени садится отдохнуть.
Старуха
(поет)
Плавучей, плакучей травы [237] Оборваны корни, Плавучей, плакучей травы Оборваны корни, Но уж не плыть ей покорно по зову Текучей влаги!237
Плавучей, плакучей травы… — В несколько измененном виде приводится часть стихотворения Комати: "Оборваны корни //
Плавучей, плакучей травы… Так и я бесприютна. С легкой душой поплыву по теченью. Лишь только услышу — плыви".Словно бы зимородка крыла… — Здесь и далее при описании красоты Комати использованы строки назидательного сочинения того времени "История расцвета и увядания красавицы Комати", написанного на китайском языке.
(Говорит нараспев.)
Ах, какая владела в те давние дни Мной надменная спесь! Словно бы зимородка крыла, Иззелена-черны, Сияли струистою влагой речной Пряди волос, Извивались, как ивы тонкая ветвь На весеннем ветру. И была соловьиная лепота В лепетанье речей, И я красовалась прекрасней цветов Хаги в полном цвету, Когда они хладной росою полны И вот-вот опадут! А теперь служанка ничтожная, Простая мужичка и та Гнушается мной. Всем — горчайший мой стыд Выдает напоказ! Безотрадные, Налегли на меня Луны и дни, Столетней старухою Пред вами стою!(Поет.)
Я в столице от суетных глаз В тень отступаю. Так и жду: "Поглядите, она Увяла, обвечерела!" — Круглый день по заулкам кружу, До предлунных теней. И с луной заодно — к закату Отхожу от столицы, И с луной заодно — к закату Отхожу от столицы. Покидаю Стоярусный Терем — Облачную Обитель — Гору Просторных Чертогов [238] , Где так тесны входы. Даже горный страж не окликнет Горестную старуху. Он на луну смотрит, сокрытый Тенью деревьев… Я скольжу бесприютною тенью От столицы прочь… Так в тени пропали, сокрылись Любви Могила, Что в селении Птичьи Крылья, И Гора-Осень [239] . Вот луна в реке Лунного Лавра — Ладья речная… Но кто ее к берегу правит, В лад опуская весла, Кто ее к берегу правит, В лад опуская весла?238
Стоярусный терем, Облачная Обитель, Гора Просторных чертогов — метафоры императорского дворца.
239
Любви Могила, Селение Птичьи Крылья, Гора-Осень— находятся близ столицы.
Совсем я выбилась из сил. Сесть разве передохнуть на этом трухлявом пне?
Снимает шляпу, тихо приближается к складному сиденью и опускается на него. Монахи встают.
Первый монах.День смеркается. Нам должно спешить. Однако что это? Сия жалкая нищенка сидит — на чем бы ты думал — на благодатной ступе, святом надгробье?! Следует вразумить ее и попросить уйти.
Второй монах со словами: "Воистину, следует!" — обходит старуху со спины. Он, первый монах и старуха образуют на помосте треугольник.