Шрифт:
— Сто тысяч! — грозно потребовал голос.
— Чего-чего? — переспросил Быстрый.
— Я сказал «сто тысяч»!
— Сто тысяч золотых?
— Именно!
— Но за что?!
— Как это «за что»? — издевательски спросил голос. — За то, чтобы выйти из тюрьмы! Вы разве не читали там, у входа?
— Читали! И мы честно заплатили золотой за вход!
— Вот именно! За вход вы заплатили. Потому и вошли! А теперь надо заплатить за выход, чтобы выйти!
— Но мы думали, это просто шутка, — попытался оправдаться Печальный.
— Какие здесь могут быть шутки! — сердито сказал голос. — Вы же в тюрьме, а не в цирке!
— Но у нас с собой только десять золотых, — вклинился Бубенций. — Мы же не знали, что тут у вас такие порядки!
— Вы правила на входе видели? Вот и надо было думать. Раньше.
Судя по всему, голос, как и его обладатель, были серьезны на сто один процент.
И все же лошади потратили битых полчаса на горячие препирательства.
— Но это же несправедливо!
— Обдираловка!
— Да где ты хоть раз сто тысяч монет видел? Это же целое озеро золота!
Тщетно!
Жадина (а именно так и звали джинна, который охранял выход из тюрьмы со дня ее основания) был неумолим…
Наконец охрипшие от склоки лошади снова спустились вниз по лестнице, под тюремные своды. В конце концов, кое-где в камерах имелась свежая солома. На ней можно было немного полежать…
Говорить не хотелось. Лошади молча улеглись на полу самой большой камеры.
Каждый думал о своем. А Хитрая и вовсе тайком всплакнула.
Так они и лежали в тишине, когда Кусачий первым расслышал какую-то подозрительную возню в камере по соседству. Возня сопровождалась не менее подозрительным мычанием.
— Вы не слышите? — спросил Кусачий.
— Слышим! — подтвердил Быстрый.
— Что это там? — поинтересовался Бубенций.
Спустя минуту они уже обследовали соседнюю камеру. И, надо же, там кое-кто был!
Среди груды старого тряпья обнаружился хруль — живой и здоровый.
Разве что прикованный цепью к массивному чугунному кольцу, вмурованному в каменную стену.
Рот хруля был заткнут толстым кляпом. Причем заткнут по всей бандитской науке — чтобы хруль ненароком не выплюнул плотный пук сухой травы, через пук была пропущена веревка, которая завязывалась у хруля на затылке. Вот почему хруль мог только мычать!
Вид у хруля был потрепанный и жалкий.
Однако уныния на его шерстистой мордочке не было. Казалось даже, что его глаза улыбаются!
При помощи своих острых зубов Быстрый тотчас же развязал веревку с кляпом.
Хруль долго плевался соломой. Но затем встал со своего тряпья, отвесил лошадям поясной поклон и заявил:
— Премного благодарю! Рад видеть благородное лошадиное племя в этой юдоли печалей, — любезно сказал хруль и во весь рот улыбнулся.
— В ком? В какой такой ю… ю… как это вы сказали? — оторопело переспросил Бубенций.
— В юдоли печалей, — снисходительно повторил хруль, — то есть в этой замечательной тюрьме!
— Вот уж не пойму, что в ней замечательного, — проворчал Быстрый.
— Замечательного в ней и впрямь ничего нет, — легко пошел на попятную хруль. — Но зато наша встреча — это воистину перст провидения!
— Перст чего? — снова не понял Бубенций.
— Я хотел сказать, веление судьбы, — терпеливо улыбнулся хруль. — И, раз уж здесь собралось такое блистательное общество, то разрешите представиться. Меня зовут Брех-Ло.
— Какое красивое имя! — сказала Хитрая (она была очень вежливой лошадью).
— Этим именем назвала меня покойная мамочка, которая, смею вас уверить, была самой доброй мамочкой Архипелага!
Лошади тоже начали представляться, а хруль то и дело приговаривал: «божественное имя!», «неподражаемо!», «как оригинально!».
Странно смотрелись все эти салонные манеры вкупе с заляпанными грязью лохмотьями, в которые был облачен Брех-Ло. И на фоне ржавой цепи, которая алчно обнимала левую ногу хруля.
Впрочем, никого из лошадей этот контраст не покоробил — видимо, легендарное обаяние хрулей уже начинало действовать…
— Не могу взять в толк, как мы могли вас не заметить — ведь мы же обследовали здесь каждый закуток! — воскликнула Хитрая.
— Я просто не хотел, чтобы меня нашли. Я был уверен, что меня ищут волки! А когда я понял, что это вы, лошади, я сразу начал подавать знаки! Я мычал так старательно, что через некоторое время мне уже начало казаться, что я — корова! — с этими словами Брех-Ло приложил указательные пальцы к голове, изображая рога.