– Буду улыбаться. Спасибо... А тебя как зовут? – вдруг спрашивает она.

– Коля меня зовут. А Шнур – это так, специализация. Ладно, – он смотрит в ее перепуганные глаза. – Ты еще не профессионалка, я понял. Так, начинающая. Не хочешь? – кивает на свою ширинку. – Лучше, чем с Жекой, будет...

Шурка выскакивает из его «бэхи» и бежит подальше от кабака. Как можно вести дела с таким человеком? И как их ведет с ним солидный иностранный бизнесмен?

Берта слушает Шурку спокойно.

– Так... так, – повторяет тихо. – Так... так.

Словно часы тикают.

– Я не знаю даже, – заканчивает Шурка. – Странный он человек.

Шурка помнит, как Берта была настроена против бандитов и ждет взрыва возмущения. Вот-вот тиканье часов взорвется боем. Но Берта говорит спокойно:

– Тебе с ним не в койку, моя дорогая. Он сведет тебя с нужными людьми. Может быть, получишь работу.

– Но он приставал ко мне... То есть намекал, – напоминает Шурка.

– Это он машинально, по привычке, – оправдывает Шнура Берта. – Если он друг твоего любовника, он не станет переходить ему дорогу. У него таких, как ты, пачками.

Шурка даже обижается немного. Так уж и пачками... А впрочем, Берте виднее, она лучше разбирается в людях.

Весь следующий день Шурка проводит в клинике – у кабинета Берты в ожидании телефонного звонка. Наконец, Берта сообщает:

– В восемь вечера он ждет тебя около клуба «Шиншилла». Ничего, приятный голос.

– Приятный? А почему так поздно? В восемь?

– Проходите, – обращается Берта к очередному пациенту.

Шурка уходит в задумчивости. Дома наносит макияж, натягивает джинсы и свитер с высоким горлом, сверху – серую короткую куртку. Хочется быть безликой – не женщиной, не мужчиной, а абстракцией – компьютерным переводчиком.

Выходит из метро и неверной походкой бредет к клубу – навстречу толпе молодежи, которая курит у входа. Останавливается и ждет. Шнура не видно.

Минуты через три крепкая рука опускается на плечо.

– Привет, солнце.

– Привет...

Шнур одет вполне прилично – в костюм с белой рубахой и черный кожаный пиджак нараспашку. Волосы приглажены назад и фиксированы гелем. Но что-то резкое в его лице не дает даже малоопытной Шурке назвать его бизнесменом.

Она садится в его машину и тревожно всматривается в темноту за окном.

– Почему так поздно?

– Так договорились. Он нас ждет на своей фабрике, – объясняет Шнур спокойно.

Машина несется прочь от центра.

– Как ты договорился?

– Попросил одну девчонку ему на английском сказать. Он очень заинтересовался.

И Шурка снова думает, как же они до этого вели дела.

– Посмотри пока, – Шнур подталкивает ей каталог «Ивони» с фотографиями девиц в нижнем белье. – Я тебе не сказал, что Макриянис трусы и лифчики шьет. Еще и моделей ищет. Не хочешь в модели?

Шурке становится совсем плохо. То ли в авто укачивает, то ли от вопросов Шнура, но тошнота подкатывает к горлу.

– Не хочу...

Шнур останавливает на перекрестке и, глядя на красный свет светофора, говорит:

– Я хочу тебя предупредить, Шура. То, что ты услышишь, не должно никуда выйти. Ты никого не должна в это посвящать. Ты не должна доверять никому, не должна обсуждать это ни с кем: ни со своей мамой, ни с Жекой, ни с этой Бертой. Это ясно?

– Ясно.

– Хорошо. Видишь, я цивилизованно предупреждаю. Твоя задача – заинтересовать его. Смотри – я держу за тебя кулаки, – Шнур стискивает руки на руле. – Не подведи меня, девочка Шура.

– А зачем тебе это надо? Держать за меня кулаки? – спрашивает она прямо.

– Я скажу тебе честно: мне нужен свой человек рядом с этим греком. Тот, кто растолкует его дурной башке, что я от него хочу...

– А что ты от него хочешь?

Он не отвечает, и Шурка чувствует, как какая-то темная история наваливается на нее, как ночь на машину Шнура. Впереди уже сереют стены фабрики, авто останавливается, и Шнур произносит последнее напутствие:

– Смотри, не сорви мне дело. Соглашайся на все, девочка Шура.

В этой стране привлекло Макрияниса лишь то, что заработная плата швеи составляет не пятьсот евро, как в Греции, и не триста, как в Болгарии, а всего семьдесят. Семьдесят – чудесное число.

Слышал он о странах бывшего Союза только ужасные истории – о коррупции, о беззаконности, о мафии, о безнравственности женщин и повсеместном бытовом воровстве. Но потребности дела заставили его рискнуть.