8. БОЛИНЕТ

Он звонит около пяти вечера. В это время я еще в центре – сижу в кафе «Наполеон» и ем свиной стейк с грибами. Человек же должен иногда питаться – хотя бы в мороз.

– Илья? Здравствуй. Это Сергей.

То есть наш общий друг журналист догадался, что его звонок меня не очень удивит.

– Илья, ну зачем ты встрял в это дело?

– Вы должны вернуть ребенка.

– Да я не решаю это! Я был всего лишь посредником!

– Послушай… ты был посредником. Эта училка была посредницей. Не слишком ли много посредников в этом деле? Я хочу поговорить с тем, кто оплатил услуги стольких людей, а не с тобой!

– Это невозможно… И… что ты можешь ему сказать?

– Что дело проиграно. Объясни ему это, как посредник. Мусиец не выйдет из блока – он пешка в чужой игре, у него нет собственной воли. Закончится все это только одним – училку будут судить и потянется длинная цепочка разбирательств. Чтобы этого избежать, нужно просто вернуть ребенка.

– Судебные разбирательства никого не пугают!

Он отключается. Потом звонит снова.

– Илья… подъезжай к шести вечера к метро «Театральная». Внутри заберешь ребенка, он выйдет из электрички. Но если тебя не будет, или там будут менты, я не смогу тебе гарантировать, что его оставят в живых.

– Угрозы с вашей стороны уже неуместны.

– Ты ошибаешься, – говорит он веско. – Мусиец не выполнил наших условий. Ребенок приговорен. Посредники никого не интересуют, потому что они представления не имеют о заказчике. А у меня – билет на самолет, который улетает через два часа. Я просто понимаю, что убивать ребенка – бессмысленно, эта карта не сыграла и уже не сыграет. И, по старой памяти, хочу помочь тебе заработать на спасении малого.

Машинально я отодвигаюсь от еды.

– Спасибо, Сережа, – выдавливаю насилу. – Я могу тебе верить?

– Я помню о нашем прошлом сотрудничестве. Все нормально, – заверяет Караваев. – Ребенок будет на месте.

В какой-то миг я чувствую, что вырываюсь из бездны. А в следующий – уже ничего не чувствую: вижу ее номер на экране мобильного.

– Здравствуй, любимая…

Где бы и с кем я ни был, каким бы серьезным делом ни занимался, не могу удержаться, чтобы не назвать ее любимой.

– Здравствуй, дорогой, – откликается она привычно.

Привычно – и не привычно. Голос кажется еще более вялым. Туманным, тающим, прерывистым. А может, она просто жует свой вечный «Орбит».

– Хочешь заранее поздравить меня с Новым годом? – помогаю ей я.

– Угадал. Хочу поздравить тебя с Новым годом. Потому что потом я не смогу этого сделать. Надеюсь, что не смогу.

– То есть?

– Илья… я… выпила это снотворное.

– Когда?

– Десять минут назад.

– Эльза… Любимая. Только не ложись в постель!

В один миг я оказываюсь в авто и срываюсь с места.

– Подойди к окну! Эльза! Что ты видишь?

– Ночь.

– Это не ночь, Эльза. Это вечер. Подойди к другому окну! Ты видишь вечер? Ты должна видеть вечер!

– Прощай, – говорит она и кладет трубку.

Я вызываю скорую, старательно выговаривая ее адрес. А потом начинается гонка на опережение. Гонка в ноябрьских сумерках. Погоня за счастьем. За его тенью. За тающим туманом…

Люди отличаются друг от друга не только внешностью, характером и финансовым состоянием, но и интенсивностью жизненных сил. Эльза действует, работает, активно проявляет себя в социуме, но на самом деле – жизненные силы у нее на нуле. Она вяла, вечно нездорова, и жизнь ее ничем не прельщает. Она даже не та мышь, которая тонет при эксперименте первой, она та – которая умирает задолго до эксперимента от предчувствия беды.

Предчувствие беды губит Эльзу. Она сама для себя – та беда, от которой нет спасения. Звоню, но она не снимает трубку.

Где же Спицын?! Почему этот мудак не следит за собственной женой?!

Сердце так сжимается, что нет сил дышать… я ищу в бардачке хоть что-то мятное.

Есть такие таблетки «болинет». От гриппа или еще от чего-то, не знаю. Может, просто обезболивающее. Эффект начинается с действия названия на подсознание – так задумано. Я грызу эти таблетки – и чувствую – боль есть! Есть одна только боль – сплошная боль. А всего остального – нет. Миранет, Эльзынет, Счастьянет.