В этом всеобщем стремлении войск назад, несомненно, находила себе отклик тенденция отступательной стратегии Куропаткина, отнимавшая у войск всякую готовность к жертвам, лишавшая начальников всякой решительности, парализуя всякий смелый порыв.

Недостаток энергии и сознательности в действиях господствовал повально во всём командном составе 10-го корпуса.

Главной причиной неудачи было не преждевременное израсходование резервов, как это утверждает история русского генерального штаба, а совершенно наоборот: удержание резерва и введение его в бой по каплям.

Если бы ген. Случевский ещё ранним утром стал во главе своего резерва и бросился на неприятеля со всеми силами, то, несомненно, он одержал бы здесь успех, поставив в критическое положение японский отряд, находившийся на Пиенлинском перевале.

Вместо этого командир корпуса и в глаза не видел поля сражения, оставаясь в своей фанзе в Ляогуанлине, окружённый телефонами и телеграфами, и думал только о том, как бы отразить неприятельскую атаку и укрыться от обходов противника; ввиду этого постоянно расходовались из резерва, сообразно с получаемыми тревожными донесениями по телефону и по телеграфу, одна часть за другой: то посылали батальон влево, то посылали батальон вправо, не думая вовсе о том, чтобы самим собрать достаточную силу и где-нибудь нанести решительный удар противнику.

Дальнейшее указание истории генерального штаба, что на отступление войск 10-го корпуса повлияло донесение ген. Грекова об обходе левого фланга — вполне правильно. Это служит новым доказательством того, что среди русских кавалерийских начальников не было ни одного, который стоял бы на высоте своей задачи.

Мы видим сейчас нового кавалерийского начальника, только что прибывшего на театр войны, и, между тем, первая его деятельность выражается в том, то он посылает совершенно необоснованное донесение, которое приводит командира 10-го корпуса к чрезвычайно важному решению, богатому такими последствиями. Как может кавалерийский начальник передать такое важное донесение без надлежащей проверки!!

С другой стороны, — что сказать о командире корпуса, который решает вопрос об отступлении всех войск своего корпуса только на основании ненадёжного донесения какого-нибудь разъезда! В неудаче 10-го корпуса трудно видеть какие-нибудь новые причины, кроме тех, которые мы встречали уже выше при всех других поражениях — это отсутствие самодеятельности в войсках, и недостаток инициативы и готовности к ответственности среди начальников.

Необходимо возразить ещё против одного утверждения истории русского генерального штаба; там указывается в общем выводе о бое Восточного отряда у Тавуана, что даже при большей стойкости со стороны 23-го стрелкового полка исход боя был бы тот же — «вследствие важной неудачи, постигшей в тот день отряд ген. Мартсона на Пиенлинском перевале».

Совершенно такой же взгляд высказывался 1-го августа в штабе 10-го корпуса, где утешали себя тем, что даже без неудачи 31-го июля «пришлось бы отступить в силу стратегического положения, т. е. вследствие отступления Восточного отряда»…

Утешение слабое и необоснованное. Если бы войска 10-го корпуса или же Восточного отряда добились тактического успеха 31-го июля, то даже поражение соседних войск не могло бы служить основанием для отступления, а совсем наоборот: стратегическое положение обязывало тогда использовать достигнутый успех и броситься со всеми силами на неприятеля, преследующего соседние войска, заставив его, таким образом, остановиться и, быть может, дать иной оборот всему ходу событий.

Исход боёв 31-го июля у Кангуалина (Симучен), Тавуана и Ляогуанлина заставил русских начальников отвести свои войска на сильно укреплённые позиции у Аншанчжана, Ляндясяня и Анпинга. Войска приблизились, таким образом, на 25-30 километров к Ляояну, где ген. Куропаткин намеревался дать решительное сражение со всей своей армией.

Мы уже видели выше, как командующий Манчжурской армией после бесконечных колебаний, принял, наконец, решение оказать неприятелю решительное сопротивление на указанных выше позициях с тем, чтобы самому перейти в наступление при подходящем случае. На этих позициях и происходили вступительные бои, которые должны были привести к великому сражению обеих армий у Ляояна. Описанием этого последнего будет начат 2-й том настоящего труда.

Таким образом, в начале августа 1904 года ген. Куропаткин сосредоточил свою армию южнее Ляояна. Но не свежими и бодрыми сосредоточились здесь русские войска, как это предполагал ген. Куропаткин: отступали они сюда, уступая давлению не превосходящих сил неприятеля, а разбитые в многочисленных боях и сражениях более слабым противником, надломленные морально и физически.

Мы проследили действия сторон, начиная от наступления казаков ген. Мищенко в Корею до отступления русской Манчжурской армии на передовые позиции Ляояна. При беспристрастном описании этих событий мы постоянно убеждались, что каждый из этих боёв мог и должен был окончиться победой русских войск, если бы только ген. Куропаткин и его помощники были воодушевлены твёрдой волей и смелой решимостью.

В действительности же сами войска, участвовавшие в этих боях, постоянно выносили убеждение, что в действиях руководящих начальников отсутствуют целесообразность и планомерность. а с утверждением такого чувства всё ниже и ниже падали доверие войск к своим начальникам и вера их в счастливый исход войны.

Правда, находились ещё многие, которые всё ожидали поворота фортуны после того, как армии предстояло перейти из необычной для неё гористой местности на открытую равнину.

Но и эта надежда оказалась обманчивой: основные причины поражений — недостаток инициативы и готовности к ответственности начальников — не исчезли на равнинной местности, а, напротив, при сосредоточенных действиях всей армии проявились ещё рельефнее и в более широком масштабе.