Но какая польза от этих желаний, если Куропаткин ничего не делал для того, чтобы осуществить их на деле? Можно ещё понять, что Куропаткин не воспользовался изолированным положением 1-й армии Куроки и не предпринял против него энергичное наступление, чтобы загладить тяжёлое впечатление первого поражения на Ялу; действительно, русский полководец был далёк от всякой мысли о наступательных действиях; он был озадачен первыми событиями на театре войны; к тому же ничего не было заранее приготовлено для наступления через горы, а, главным образом, положение противника и обстановка представлялись ему в тумане: не удалось до того времени установить даже состав 1-й японской армии, силы которой продолжали всё ещё оценивать слишком высоко; к тому же высадку 2-й армии можно было ожидать в любом пункте побережья и во всякое время. При таких условиях требовались необыкновенная сила воли и мужество, чтобы предпринять наступательные действия против армии Куроки. Но непростительно со стороны русского командующего армией, что он ни на что не мог решиться во время начавшейся высадки 2-й армии.

Бесконечные колебания Куропаткина в принятии какого-нибудь решения для действий против японцев в период, следовавший за боем под Тюренченом, можно объяснить, отчасти, также и недостатком разведочных сведений о противнике, которые могла доставить русская кавалерия, как мы это видели выше за всё время с начала войны.

После боя на Ялу русская конница имела возможность войти снова в соприкосновение с неприятелем, потерянное ею с конца марта, и, таким образом, ориентировать командующего армией относительно положения японцев. Но ни разу в этом отношении со стороны конницы не было сделано серьёзной попытки.

Как на причины бездеятельности русской конницы указывают на трудные условия местности, а также на слабую тактическую подготовку казаков для этой боевой деятельности. Что касается трудных условий гористой местности, то, как увидим ниже, казаки показали себя не лучше, а даже ещё хуже, в местности, вполне открытой и равнинной.

Негодность же казаков, в особенности второочередных полков, в отношении боевой подготовки проявилась с такой ужасающей ясностью, что вырвавшаяся впоследствии у одного французского писателя фраза относительно набега Мищенко на Инкоу — что «это банкротство всего казачества», — может быть с полным правом приложима ко всей боевой деятельности казаков в эту войну.

В действительности, однако, бездеятельность русской конницы не может быть объяснима только недостаточной боевой подготовкой казаков и слабостью материальной части. Главная причина и в данном случае, как и во многих других случаях безуспешности действий русской армии в эту войну, объясняется недостатком инициативы у начальников и отсутствием понятия о задачах конницы.

Если проследить действия кавалерийских начальников русской конницы в период, следовавший после Тюренченского боя, то не трудно будет убедиться, что если бы они обладали положительными качествами, требуемыми от кавалерийских начальников, то они могли бы сделать гораздо больше даже с тем плохим кавалерийским материалом, который был у них в руках.

Генерал Мищенко и полковник Трухин имели в своём распоряжении казачьи полки 1-й очереди, т. е. войска, которые уже в мирное время состоят на действительной службе и могут притом считаться наилучшим образом приспособленными для действий на этом театре войны. Что же, однако, эти начальники сделали как во время боя, так и после боя под Тюренченом для исполнения возложенных на них обязанностей?

Полковник Трухин, которому была вверена охрана левого фланга Восточного отряда, в последних числах марта своими донесениями, лишёнными всяких оснований, вводил только в заблуждение начальника этого отряда относительно намерений японцев; он вместе со своими казаками поспешно отступил на север через Куандяньсянь и далее на Саймадзы, как только первый японец переправился через Ялу и появился на вверенном ему участке. Именно в ту минуту, когда было в высшей степени важно войти снова в соприкосновение с неприятелем, полковник Трухин исчезает, нисколько не заботясь ни о связи с собственными войсками, ни об охране фланга Восточного отряда, ни о наблюдениях над неприятелем.

Мищенко, пользовавшийся репутацией наилучшего кавалерийского начальника на театре войны, должен был со своими войсками оборонять побережье Кореи от устья Ялу до Бидзево. Появление японских кавалерийских разъездов у Татунгоу приводит его к заключению, «что дальнейшее наблюдение за побережьем становится невозможным», вследствие этого он обнажает это побережье от всякого наблюдения как раз в то время, когда готовилась высадка 2-й японской армии.

Когда затем Мищенко было доверено наблюдение за дорогой, ведущей из Дагушаня в Хайчен, он ввёл в заблуждение командующего армией совершенно неосновательными донесениями, что главные силы 1-й японской армии находятся в наступлении по направлению на Сиюян-Хайчен. В предположении, что японцы 12-го мая займут Сиюян, Мищенко со всем своим отрядом покидает 11-го мая этот город, который он проходит безостановочно, не будучи нисколько теснимым противником, и останавливается только у Удиатуня,

При этом в действительности на расстоянии около 60 километров кругом этого пункта не было никаких сколько-нибудь значительных японских сил; 1-я японская армия оставалась неподвижно в Фынхуанчене, а к востоку от Бидзево не высадился ещё ни один японец.

Поэтому совершенно непонятно, каким образом командующий армией, которого совершенно не удовлетворяла разведывательная деятельность 7 казачьих полков в районе Фынзяолинских гор, мог писать 16-го мая своему начальнику штаба такую фразу: «Пока генерал Мищенко находится при казаках, мы получаем отличные ценные сведения».

Ввиду того, что противник не показывался, Мищенко был снова выдвинут 17-го мая до Сиодзыхоге для разведок по направлению на Фынхуанчен. 20-го мая он получил донесение от 19-го числа от сотни, выдвинутой по направлению к Дагушаню, что 19-го числа у этого пункта началась высадка японцев. Это ценное сведение он получил, однако, не благодаря своим распоряжениям, потому что вслед за получением этого донесения, предвидя атаку на его отряд с восточной стороны, Мищенко приказывает упомянутой сотне возвратиться обратно на Сиодзыхоге. Это приказание, которым прерывалось наблюдение за Дагушанемь, было, однако, передано сотне слишком поздно, поэтому она ушла ещё дальше вперёд и 20-го мая неожиданно наткнулась на неприятельский бивак у Ситучиндза, после чего была совершенно рассеяна.