Но нерешительность высших начальников влияла парализующим образом на всех. Некоторое исключение представляет собой ген. Гернгросс, который пытался путём ясного приказания подвинуть бригаду ген. Гласко на решительную атаку, несмотря на отсутствие ясных указаний свыше, так как он видел, что цель может быть достигнута только решительной атакой. Со стороны же всех остальных начальников, без исключения, мы не видим ни малейшего проявления самодеятельности и самостоятельности. Все эти начальники — начальники конницы, 2-й бригады 35-й дивизии, отдельных отрядов, выдвинутых от этой бригады — все они были крайне нерешительны. Если на эту их нерешительность влияла неясность полученных свыше указаний, то всё же трудно оправдать их бездеятельность. Эта последняя обусловливается лишь тем, что они просто неспособны были на какой бы то ни было личный почин или самостоятельность действий.

Таким образом, и это второе большое поражение, понесённое русскими войсками под Вафангоу, объясняется также только отсутствием инициативы у начальников и готовности их взять на себя ответственность в случае необходимости.

От Вафангоу до Ляояна

После несчастного исхода сражения у Вафангоу в русских войсках, как сказано было выше, начала преобладать уверенность, что руководство войсками ведётся нецелесообразно, поэтому вместе с таким сознанием исчезло доверие к успеху своих трудов. В Манчжурской армии возникло подавленное настроение; у офицеров и у солдат исчезло всякое стремление к порыву и необходимое доверие к собственным силам.

Счастье было ещё для русских, что точно так же, как после боя под Тюренченом, так и теперь после Вафангоу, японские войска не преследовали отступающие русские войска. Четыре дня 2-я японская армия оставалась неподвижно на завоёванном ею поле сражения, где она дожидалась окончания высадки 6-й дивизии, которая должна была войти в состав армии, предназначенной для осады Порт-Артура. Отсутствие преследования со стороны японцев эти последние объясняют крайней усталостью войск, дурным состоянием дорог, а также недостатком боевых и жизненных припасов.

Далее мы увидим, что не только теперь, после Вафангоу, но и во всё продолжение этой войны преследование со стороны японцев более или менее отсутствовало, что препятствовало в достаточной мере использовать результаты своих побед; это явление объясняется отсутствием у них сильной кавалерии. Все эти основания не могут, однако, служить достаточным основанием для полнейшего отказа от преследования разбитого противника.

Если японцы уже раз сделали ошибку, направив в сражении под Вафангоу 7-ю бригаду 4-й дивизии из Тянгъятатуна не на поле сражения, а далее на север, то теперь, после окончания сражения, следовало бы, по крайней мере, эту бригаду, которая не участвовала в бою, двинуть немедленно для преследования отступающего противника. Это необходимо было тем более, что, по всем поступавшим донесениям, японцам хорошо было известно, что в отступающих войсках 1-го Сибирского корпуса господствует нервное настроение, граничащее с паникой, что им всюду мерещилось появление противника на флангах и в тылу.

Можно признать, что если бы 7-я японская бригада продолжала свой марш на север, параллельно железной дороге, а остальные японские войска постарались бы поддерживать всё время соприкосновение с отступавшими русскими войсками, то весьма вероятно, что корпус ген. Штакельберга растаял бы весь.

На самом же деле без дальнейших значительных потерь и в полном порядке, ввиду отсутствия преследования со стороны противника, корпус ген. Штакельберга прибыл 19-го июня в Кайпинг, позволив даже накануне иметь днёвку для отдыха. Конница ген. Самсонова оставалась сначала в Сиюнхечене, но затем скоро отступила оттуда на север, как только японцы сами перешли в наступление из Вафангоу и продвинулись вперёд до Сиюнхечена.

Как упомянуто выше, ген. Куропаткин сваливал вину и за это поражение на всех своих подчинённых, кроме только самого себя. В письме, адресованном Государю от 21-го июня, ген. Куропаткин пытается объяснить причины неудачи под Вафангоу, которые он видит в лучшем снаряжении японцев для горной войны, в их большей приспособленности и привычке для действий в горах, как жителей горной страны, в их воодушевлении и подъёме духа, пламенном патриотизме, фанатическом презрении к смерти и превосходной дисциплине.

Далее он доносит: «Как доказали ясно наши неуспехи, война против Японии в армии непопулярна, поэтому она до сего времени не вызвала в войсках ни энтузиазма, ни повышенного настроения. Масса людей исполняет свой долг и обязанности весьма просто, но без воодушевления, с которым японцы ведут эту войну. Во многих анонимных письмах, которые я получаю, часто повторяется жалоба на начальников и ставится постоянно вопрос: мы хотим знать цель, куда нас ведут и за которую мы должны умирать».

Неужели ген. Куропаткин не чувствовал, что он таким признанием сам произносит себе приговор?

Нет сомнения, что война в армии действительно была непопулярна, потому что народ оказался совершенно равнодушным к задачам этой войны, а армия является всегда верным отражением не только свойств и особенностей своего народа, но также и господствующих в нём взглядов и настроений; нельзя также отрицать и тот факт, что одной из важнейших причин поражений русских в эту войну было отсутствие всякого воодушевления в армии.

Но что в продолжение войны в армии не проявлялось никакого подъёма духа, ни повышенного настроения, — чья же это вина, как не самого ген. Куропаткина и его помощников?! Полководец талантливый, умеющий направить деятельность своих войск продуктивно и целесообразно, который задачи ставит ясные, всегда сумеет внушить полное доверие к своему вождю и перелить в них самих сознание твёрдой несокрушимой воли к достижению победы; такой полководец, который ведёт свои войска на войне от победы к победе, всегда воодушевит свои войска и сумеет оторвать от равнодушия к войне не только армию, но даже и народ.