– Вам здесь хорошо? – спросил он. Какая-то актриса втиснулась между нами и воскликнула:

– Это грандиозный вечер, Шон!

Все улыбнулись, за исключением миссис Фланаган. Это была маленькая женщина с высокой грудью, туго обтянутой зеленым шелком. Волосы ее были тщательно причесаны, глаза обрамляли густые, сильно накрашенные ресницы. Она напоминала мне хорошенький пончик, украшенный краской и драгоценными камнями. Я представил ей Ласло, он наклонился, поцеловал ей руку, она улыбнулась.

Шон похвастался подарком жены – громадным брильянтом на массивной золотой цепочке.

– Вы здесь фильм снимаете? – вежливо поинтересовался Ласло. – На вечере много наших кинематографистов, я многих знаю.

– Да, конечно, – сказал Шон. – Не хочу сказать ничего плохого, но приходится иметь дело с венграми. Хотя фильм предназначен для показа за пределами этой страны. Мы снимаем оргии в старых замках – историческое порно. Хотя я знаю, что вы, коммунисты, – известные пуритане, и назовете это порнографией, уж точно.

– Я не коммунист теперь, – сказал Ласло.

– Ну конечно, конечно. Никто в Венгрии уже больше не коммунист. Ну прямо, как немцы? – он засмеялся, отпил из бокала с шампанским. – За тебя, Ласло! – сказал он, поднимая бокал, но венгр даже не пошевелился.

Тут я не выдержал:

– Ради бога, не забывай, что ты не в Баварии! Ты здесь в гостях и мог бы быть повежливей!

Фланаган пришел в ярость.

– Вон отсюда, – сказал он, и за его плечом, немедленно вырос телохранитель. – Видеть не хочу этих червей!

Ласло спокойно пил шампанское, будто ничего не случилось. Я встал. Телохранитель оттолкнул меня, устремился к Ласло и вцепился ему в плечо.

Через секунду мы уже были в фойе.

– Как вы? – спросил я Ласло.

– Все в порядке?

– Это мелочь, не такое бывало, – сказал он.

Мы поспешили в бар, было без четверти одиннадцать. Смоллет уже ждал, попивая вино.

– Пошли к тебе, Фрэнк, – сказал я. – Ты получишь скандальный сюжет!

Смоллет вмиг протрезвел.

– Английский писатель и венгерский поэт изгнаны с вечера Фланагана. Как тебе это? – спросил я.

Через десять минут он передал необходимую информацию в Лондон.

На следующее утро я завтракал со Смоллетом. Он выглядел весьма довольным вчерашними событиями.

– Фрэнк, хочу тебе сказать кое-что интересное, – начал я.

Он оживился, огляделся:

– Как ты думаешь, здесь есть подслушивающие устройства?

– Вряд ли. Слушай, Фрэнк, если ты обещаешь два месяца молчать как рыба, я преподнесу тебе шикарную историю.

Он кивнул:

– Я знаю правила, не беспокойся.

– Если ты проговоришься, то подведешь не только меня, но и многих других, и к тому же погубишь замечательную историю.

– Слушай, не надо читать мне лекции. Давай факты.

Я начал медленно:

– Ласло Ласлов (между прочим, это его не настоящее имя) прошлой осенью ездил в Россию, и ему в руки попала рукопись.

– Принадлежащая перу будущего нобелевского лауреата?

Я отрицательно покачал головой.

– Автор этой рукописи не мог стать лауреатом, даже если был бы жив сейчас. Да это и не литература в точном смысле этого слова. Это дневник – личные воспоминания одного из советских руководителей высшего ранга.

Смоллет перестал жевать:

– Как его имя?

– Неважно. Узнаешь потом, через два месяца, если мы вообще договоримся.

– В последнее время столько мемуарной литературы пришло из России. Пеньковский – Светлана – Хрущев. Но не все мемуары подлинные, – сказал Смоллет.

– Об этом пусть ломают голову издатели.

– А ты читал этот дневник?

– Еще нет. Сегодня Ласло даст его мне.

– И ты провезешь его в Австрию, да? А если тебя поймают?

– Постараюсь, чтобы не поймали.

– А почему ждать два месяца?

– Чтобы не подвести людей. Например, Ласло. И других, живущих на Западе. Ты должен полностью на меня положиться и ждать моего сигнала.

– А почему ты сам не хочешь опубликовать эту историю? – спросил Смоллет.

– Потому, что я не просто курьер. Я должен буду убедить издателей, в частности, американских, в подлинности документа, а иначе никаких денег не видать. Мне нужен хороший свидетель. Ты им и будешь.

– Понимаю, – кивнул Смоллет.

Я протянул ему руку.