«Про-па-дешь, про-па-дешь...»

— Гады! — дико завизжал вдруг Зуб, инстинктивно чувствуя, что именно криком он собьет со своего тела оцепенение. — Сволочи, грабители!

Он вскочил на ноги, до боли в пальцах вцепился в торцевое ограждение тамбура и завопил так, словно Панька все еще бежал за вагоном:

— Что, сволочь, попал, да? Попал?! Кому теперь в рыло? Ха-ха-ха! Что?..

Он наслаждался, упивался своими воинственными воплями. Он чувствовал, как проходит трясучка, и был рад, что никто не может увидеть и услышать его психического буйства.

Повернувшись к стенке вагона, Зуб с усилием выдернул нож и, протягивая его назад воображаемому Паньке, заорал:

— На! На, гад! Попробуй еще раз! Ха-ха-ха! Ну, чего ж ты? Кому теперь в рожу?..

20

По обеим сторонам мощно и грозно загудело. От неожиданности Зуб чуть не выронил нож на убегающее назад полотно. Это были стальные опоры. Поезд проходил по мосту через Дон.

«Куда я еду? — встрепенулся Зуб, остывая. — Я ж назад еду! Мне не надо туда, мне — в Сибирь, к дядьке!»

Далеко внизу по воде скользила узкая корка серебряной дыни — новорожденный месяц.

Мост кончился вместе с железным гулом. Поезд снова набирал скорость, вагон раскачивало и подкидывало.

Та-та-та, та-та-та, мне не-на-до-ту-да...

Справа, в сереющем звездном небе, угадывались холмы, которые быстро перерастали в горы.

У-у-а-а! — по-звериному рявкнул встречный поезд.

«Мне не надо туда, мне не надо туда», — засело в голове.

Стремительный встречный пролетел. Подчиняясь не разуму даже, а скорее панически мечущемуся страху, Зуб торопливо положил нож на пол у стенки вагона, перелез через ограждение тамбура и встал на буфер вагона. Где-то здесь должен быть толстый резиновый шланг с ручкой вентиля на конце. Он знал, что если эту ручку повернуть, состав начнет тормозить.

Вентиль очень низко. Поискав глазами опору, Зуб ухватился за край пролома в ограждении и потянулся другой рукой к шлангу. Из-под вагона несся оглушительный лязг. Повернув тугую рукоять, он отпрянул и чуть не полетел вниз — так пронзительно зашипел сжатый воздух.

Поезд не сразу начал сбавлять ход.

«Что я делаю? Я ж поезд останавливаю!»

Казалось, что сердце колотится сильнее, чем стучат колеса на стыках. Зуб слышал, что останавливать поезд — преступление, за которое полагается тюрьма. Только этого ему не хватает!

Он снова потянулся и закрыл вентиль. Шипение как обрезало. А поезд почему-то продолжал тормозить, и паровоз давал тревожные гудки.

Зуб перемахнул через ограждение, стал на подножку вагона и посмотрел вперед. Голова поезда сравнялась с какими-то огнями и постройками. Должно, полустанок. Там-то он и попадется. Надо прыгать.

Скорость была еще приличной. В страшном волнении Зуб присел на подножке, крепко вцепившись в поручень. Земли не разглядеть,

«Только бы не врезаться в столб»,— мелькнуло в мозгу.

Поколебавшись секунду-другую, он отпустил поручень и прыгнул в темноту по ходу поезда.

Ступни ушли в мягкую насыпь полотна. По инерции Зуб сделал два широченных прыжка, не удержался на ногах и кубарем покатился под откос.

Ударившись о твердое, должно, о камень, он вскочил быстро, как кошка. Припадая на левую ногу, то и дело спотыкаясь и падая, побежал в гору, полого уходящую в звездное небо. Короткие гудки подстегивали его как бичом, заставляли бежать все быстрее, И чем выше он поднимался, тем светлее становилось кругом.

По вагонам судорогой прокатился многократно повторенный лязг. Поезд снова стал набирать скорость. Зуб уж подумал с облегчением, что пронесло, стал успокаиваться, даже заметил, что на голове не стало форменной фуражки — слетела, когда прыгал. Но тут от полустанка донесся слабый стрекот заведенного мотоцикла.

«Это за мной. От мотоцикла не уйти...»

Он понесся дальше, в гору, задыхаясь, обдирая руки о кустарник, скребя пальцами и ломая ногти на крутых местах. Всюду белели выступы известняка. Это были меловые горы.

За кустами Зуб не заметил вовремя обрыв, сорвался и очутился на дне неглубокого оврага. Он даже обрадовался этому — ведь наверху, на фоне неба его могли заметить.

Зуб уже не дышал — хрипел. Перед глазами разбегались цветные пятна. Но все же по дну оврага бежать было полегче — дождевые потоки выровняли его, вылизали.

Поезд ушел, и теперь стрекот мотоцикла слышался отчетливее. Он то приближался, то начинал таять вдали. Потом стал доноситься откуда-то сверху. Зуб остановился в нерешительности, загнанно заозирался. Не хотят ли ему устроить засаду там, наверху? Но мотоциклетная дробь стала быстро стихать и пропала вовсе.